Анна Мистунина - Искупление
Мрачная, ощетиненная ветвями и корнями чаща под крылом заколебалась. Ветер замедлил полет, развернулся вокруг крыла, когда на свет вылезло создание, какому не должно быть места под солнцем. Кар похолодел: он уже видел подобное прежде.
Тусклая чешуя цвета сухого глинозема покрывала тело звероподобного от ног до головы, что могла бы принадлежать любому из истинных людей, если бы не огромные, выдающиеся вперед челюсти с застывшей в уголках губ красноватой пеной. Чудовище шло на двух ногах, как человек; кровь стекала по его рукам, когда оно подносило ко рту окровавленный шмат мяса с остатками бурой шерсти, отрывало зубами кусок и шло дальше с довольным видом жующего сладости ребенка. Через мгновение грифоний взгляд пронзил ветви, и Кар увидел разорванные в клочки остатки медвежьей туши. В голубых глазах твари под короной спутанных золотых кудрей светилось удовольствие. Кар подавился ненавистью.
Решение было молниеносным, но Ветер опередил даже мысль. Два удара сердца — и золотой грифон пронесся над головой звероподобного, нанося удар когтями, в то же время как из вытянутой руки Кара в сердце чудовища полетел серебристый луч заклятия смерти. Атуан за спиной вскрикнул.
Грифоньи когти не снесли твари голову, и заклятие не остановило ее сердца. Извернувшись невероятным образом, звероподобный подпрыгнул — из всех существ на земле разве что кошки и грифоны способны на такие прыжки — и ударом когтистой руки разодрал грифонью ляжку. Ветер закричал. Его боль налетела черным вихрем, затмила солнце, и Кар ударил этой болью, своей виной, своей ненавистью, своей Силой, от которой однажды отрекся и без которой так и не научился жить. Ударил еще и еще, ничего не видя, но безошибочно находя сердце врага, и бил, до тех пор пока руки Атуана не вцепились до боли в его плечи, и сквозь шум в ушах не пробился вопль:
— Хватит, принц! Оно издохло!
Ветер неловко опустился на землю в трех шагах от мертвой твари. Кар слетел с его спины, споткнувшись, бросился к ране. Золотистое бедро было вспорото четырьмя глубокими, обильно кровоточащими полосами.
— Сейчас, Ветер, сейчас…
Сила! Будь все проклято, у него есть Сила! Кар накрыл ладонями рану, стиснул зубы, не позволяя себе думать и сомневаться, сосредоточился, изгоняя заразу, сводя к тоненьким шрамам края разрывов. Ветер облегченно задышал. Кар еще успел ощутить его благодарную нежность, прежде чем уткнулся лицом в окровавленную шерсть и потерял сознание.
— И что мне теперь делать? Как баронесса Тагрия, цедить для тебя свою кровь?
Кар обнаружил, что лежит головой на чем-то довольно мягком, пахнущем свежепостиранной тканью и свечным воском, и кто-то настойчиво теребит его волосы, ощутимо дергая их и тем вырывая его из теплой полутьмы забытья.
— Даже не вздумай, Атуан, — выдавил он, разлепляя глаза. — И думать не смей…
Мягкое, на чем он лежал, оказалось обтянутыми алой тканью коленями жреца, а то, что сразу оставило в покое волосы и сунулось радостно в лицо — огромным грифоньим клювом. Примечательно, что жреца столь тесное соседство с грифоном ничуть не беспокоило. Поистине, более мирной картины не смог бы представить себе ни один маг.
— Очнулся, — сказал Атуан, помогая ему сесть. — Я… Мы уже испугались.
— Благодарю, мои заботливые друзья, — усмехнулся Кар. — Проклятый колдун жив и здоров. Хотя…
Стоило ему сесть, как вокруг сразу потемнело, и земля опасно качнулась. Кар мягко упал на руки жрецу.
— Не здоров, — определил Атуан. — Что возвращает нас к первому вопросу. Что делать? Ты был без сознания больше часа и все еще не способен подняться на ноги. Если тебе необходима кровь…
Кар осторожно сполз в траву. Лег на бок, наблюдая за лицом жреца.
— А ты сделал бы это, Атуан? Пожертвовал бы своей кровью для меня, колдуна?
Жрец остался невозмутим.
— Для колдуна — нет. Ради друга — возможно.
— Спасибо… я действительно благодарен тебе, Атуан. Я никогда не принял бы такой жертвы, конечно же. Да и нет нужды, отлежусь немного, и все. Я сам виноват. Это была глупая выходка. Где тварь?
Атуан поморщился, махнул в сторону.
— Оттащил к кустам, она воняет хуже клоаки с нечистотами. Ты заметил, оно похоже…
— Заметил.
— Потому и бросился?
— Наверное.
Жрец помолчал. Ветер все еще напряженный, возвышался над ними золотистой горой.
— Осмелюсь заметить, ваше высочество, это глупо, — сказал Атуан. — К нам идут тысячи тварей, и половина из них может оказаться похожей на императора. Или на меня. Или… там ведь и самки есть.
— Знаю, Атуан. Прости. Дело не только в этом.
— В чем еще, принц?
Зеленоватая стрелка мелькнула в траве пред лицом Кара — ящерка, дальний родич убитой твари. Какая извращенная Сила могла соединить ее природу с человеческой? Зачем?
— Хотел, наверное… доказать. Самому себе. Что я все еще маг, не только пьяный дикарь.
— Доказал? — хмыкнул жрец.
— Да.
— Неподходящее время ты выбрал для опытов.
— Что поделаешь, — перевернувшись на спину, Кар поглядел вверх. В низком серовато-белом небе плыли мелкие клочья облаков. Подобную же облачную легкость он чувствовал и в себе. Вставать, правда, не хотелось. — Я все делаю не вовремя и не так. Если уж приспичило подружиться с колдуном, ты мог выбрать кого-нибудь поумнее.
Атуан снова хмыкнул:
— И вправду. О чем только я думал?
— Если я правильно помню — о том, как бы половчее пырнуть меня кинжалом.
Оба улыбнулись. Ветер успокоено проклекотал. Его полуптичья голова покачивалась над Каром, заслоняя половину неба.
— Не чувствуешь грифонов, Ветер?
«Нет».
— Я мог бы усадить тебя на грифона, принц, — обеспокоенно сказал жрец. — И держать в полете. Не хотелось бы заставлять его величество ждать.
— У его величества есть знакомая колдунья, которая его успокоит в случае нужды. Дай мне еще немного времени, и я буду в порядке. А пока расскажи-ка мне…
— Не спрашивайте меня, ваше высочество. Я не могу. Простите.
Жрец опустил голову и принялся старательно разглаживать смятую на коленях сутану. Ясно было, что наставать нет смысла. Кар вздохнул:
— Это ты прости меня, Атуан. Ты умеешь хранить чужие тайны.
— Их столько в моей голове, что она лопнет когда-нибудь.
— Надеюсь, еще не скоро, — улыбнулся Кар. — Ты еще нужен императору. И мне тоже. Не представляю, как бы мы без тебя обходились.
— Вы очень добры, принц.
— Перестань.
В конце концов Кар при помощи жреца все-таки взгромоздился на грифонью спину. Атуан держал его в объятиях, как ребенка, а Ветер так старался лететь плавно, что Кар не знал, смеяться ему или плакать над их заботой. Лига за лигой пролегали внизу, отмеряя время до встречи людей с ползущим навстречу злом. Четыре часа грифоньего полета, четыре дня — для всадника на добром коне. Воистину, Эриан пришел вовремя.
