Птицеед (СИ) - Пехов Алексей Юрьевич

— Риттер, во что вы её втянули⁈ Она дрожит, как брошенный всеми котёнок! Если не думаете о себе, так подумайте хотя бы о ней!

Я не нашёлся что ответить (ибо самое разумное в некоторых случаях — ничего не отвечать). Управляющей нравится Элфи, аденка часто с ней возится, угощает вкусняшками с кухни и рассказывает сказки своего народа. Заботится на свой лад и порой ведёт себя точно старшая сестра. Я не очень это понимаю, её внезапного интереса к моей подопечной, удивительного расположения с первого дня знакомства, но не мешаю.

Руководствуюсь тем, что Элфи должна быть окружена любовью. Благоволением. Симпатией. Со всех сторон. Чем этого будет больше, тем предпочтительнее. Ибо наш мир не чудесная солнечная лужайка. Скорее поляна, взятая в кольцо густыми тенями, затянутая туманом и редко видящая ясное небо.

Я же хочу, чтобы у Элфи было как можно больше «солнца». Хотя бы пока она юна. Так что пусть её окружают лучше любовью, чем ненавистью.

— Пошли. Не стой на пороге. Тебе надо переодеться и согреться. Им и в голову не придёт побеспокоиться о таких мелочах.

— Перестань, Тиа, — укорил её муж.

Теперь яростный взгляд карих глаз был направлен на альбиноса, что меня, признаюсь честно, полностью устраивало. Предпочитаю, чтобы съели его, а не меня. Вопрос выживания в «Пчёлке и Пёрышке» стоит не менее остро, чем в том же Иле.

— Ты создан богами в этом мире исключительно для моей радости и удовольствия, Ретар! А сейчас я не рада и не довольна! Мало того что меня разбудили, так у всех вас глупый вид и вы даже не понимаете, что надо делать. Идём, Элфи. Пока ты действительно не простыла.

Когда они ушли, Ретар чуть виновато улыбнулся:

— Простите мою жену, риттер.

— Забудь, — сказал я. — Дай нам бутылку чего-нибудь.

— Можно более конкретно? — Альбинос небрежно бросил тесак на ближайший стол, достал из-под стойки свёрнутую рубашку, надел через голову.

Пришлось вопросительно посмотреть на Плаксу. Видите, насколько я с ним любезен и предупредительно вежлив? Он гость, так что пусть выбирает проклятущий напиток.

— Ром? — Вместо предложения у него прозвучал вопрос.

Я кивнул. Ретар принёс пузатую бутылку и два стакана.

— Себе тоже можешь плеснуть, — разрешил я.

Тот благодарно хмыкнул, принёс третий стакан, налил на самое донышко:

— С вашего позволения, пойду спать, риттер. Вы закроете потом дверь?

— Не беспокойся.

Альбинос, оставив на столе каштановую лампу, ушёл наверх, подхватив по пути тесак.

— Какого он племени? — Плакса заговорил, лишь когда шаги стихли на лестнице. — Не смог понять.

— Никогда не спрашивал. Но не аденец. — Одежда противно холодила кожу, но я не желал тратить время на подъём к себе, переодевание, затем возвращение. Разлил ром по стаканам, свой сразу опустошил, надеясь на тепло. — Давай. Рассказывай, что за павлиний помёт упал мне на голову.

Плакса понурился:

— Слушай, я вообще не очень понял, как так вышло. Обалдел, когда тебя увидел. Поверь мне.

Я верил. Он прикончил остальных сообщников без всяких колебаний. А затем мы дунули прочь, пока другие вместе с колдуном не подоспели.

— Жажду подробностей. С самого начала.

— Ну… тут такое дело. Знаешь же, Капитан пока распустил «Соломенных плащей»…

Я закатил глаза:

— Только не говори, что тебя укусил Никифоров и теперь ты транжиришь деньги с такой же скоростью, как росс.

— Да к совам деньги. Мне скучно, Медуница. Я страдаю от безделья.

— И поэтому взялся за старое — тёмные делишки, в которые ты то и дело влезал, пока тебя не нашёл Капитан.

Плакса тут же посуровел:

— Это была пора буйной молодости. Сейчас я оказывал услугу приятелю. Он не смог и попросил меня подсобить. Ну, а я, признаю это, рад стараться. Всяко веселее, чем торчать весь день дома или за кружкой пива. Всего-то надо было помочь поймать одного парня.

— И прикончить.

Собеседник не менее сурово погрозил мне пальцем:

— Так на улице не говорят. «Поймать». «Помочь, чтобы не сбежал». А как там повернётся, это уже дело случая. Я согласился. Откуда же мне знать, что это ты.

Действительно. Откуда. Бедняга Плакса. Стоит его пожалеть.

Или нет.

— Продолжай.

— Ну, назначили место. Встретились. Дали аванс. — Он хлопнул по карману, выпил. — Потом поставили, где ждать. Сказали, кучер привезёт, как условились. Я думал, может, должник какой или кровная разборка между мелкими домишками. А тут один из них оказался колдуном, карета полетела в реку, от лошади и кучера кровавые ошмётки. Я на такое не подписывался, но уходить, как ты понимаешь, было не с руки. Господа бы не оценили.

Он получил в ответ гадкую усмешку.

— Вы выжили, эти умники начали стрелять, привлекли грачей. Потом уже колдун сказал район, где вас искать. Мы разделились, обыскивая улицы и переулки. Во что я вляпался, Медуница? И во что вляпался ты?

Я вновь разлил ром по стаканам, не спеша отвечать. В кои-то веки не хотелось кофе.

— Опиши колдуна.

— Ты проигнорировал мой вопрос.

— Когда я отвечу, ты не сможешь думать ни о чём другом, — посулил я.

— Уже не могу. — Он помрачнел ещё больше, лицо стало невыносимо плаксивым.

— Колдун.

— Да обычный он. Покрепче меня. В… одежде, светлые глаза. Вроде. Бородка. Лицо… обычное.

— М-да.

— Вот тебе и «м-да». Пока он руну в пасть не сунул, ничем моё внимание не привлёк. Это мы ещё быстро с тобой и девчонкой дунули, пока урод не пришёл.

Здесь я с ним был совершенно согласен. Вот уж рубиться с колдуном — такое же веселье, как встретить в Иле улей Светозарного. Почти без шансов уйти целым.

Но пока ничего не кончено. Гад ещё может объявиться. Точнее… обязательно объявится.

С удовольствием бы свалил за Шельф на какое-то время. Но это поступок слабого духом (хотя, конечно, слабые духом не лезут туда, где месяц вечно висит в небесах).

Вообще выводы напрашивались неутешительные. Воспоминания Калеви всё ещё находились в моей голове, и я помнил о человеке, убившем здоровяка Аврелия.

— Так насколько велика проблема? — Плакса уже понимал, что велика. Теперь желал оценить масштаб трагедии.

— Отвечу, когда узнаю, что за знакомый удружил тебе с такой работёнкой.

Мой собеседник откинулся на стуле:

— Никифоров.

— Дери его совы! — в сердцах выругался я.

— Его участие что-то значит?

Это могло не значить ничего.

Росс вечно сорил деньгами, ввязывался в грязные делишки и пускался во все тяжкие, если не работал с Капитаном. Он легко зарабатывал, легко тратил и знал кучу людей, которых я бы предпочёл не то что на порог не пускать, но и в одном городе не жить с ними, будь на то моя воля.

Так что Никифорову запросто могли подкинуть работёнку, ибо совпадения, уж поверьте мне, бывают и куда более нелепые.

Это могло значить многое.

Например, что он давно уже не так хорош, как я думаю. Что ждал момента и, когда какая-то птичка ему напела, даже пожертвовал глазом. Проклятущим, дери его совы, глазом, который я собственноручно выкорчевал из его глазницы лишь для того, чтобы он смог пронести в глазнице нечто, то самое семя, о котором мы говорили с Фрок, что позволило седьмой дочери проникнуть в Шестнадцатый андерит и пригласить в гости Кровохлёба.

Потому что, я точно в этом уверен, колдун андерита не проверял забитую бинтами, окровавленную глазницу Никифорова. Лишь зрачок в уцелевшем глазу.

Если так, то приглашение Плаксы могло быть и неслучайным. Вполне возможно, его бы грохнули следом за мной, а после, к примеру, кто-то пришёл к выводу, что старые знакомые чего-то не поделили.

Ну, во всяком случае, так можно было сказать, если бы не утонувшая карета и распотрошённая лошадь с возницей.

Плакса сверлил меня довольно колючим взглядом, пальцы на стакане немного подергивались.

— Племя Гнезда, — сказал я ему. — Уверен, они за этим стоят.

Он оценил масштабы.

— Вороний помёт мне в глаза! Дери совы мою удачу! Павлиний сын! Я убью его!