Память льда - Эриксон Стивен
«Ты кричишь, выплескивая свое нежелание прощаться с жизнью, ужас и гнев. Ты кричишь в лицо смерти, а она все ближе и ближе. Она вот-вот заберет тебя, но ты продолжаешь сотрясать окружающий мир своим воплем…»
Потом крики смолкли, и теперь единственным звуком, который слышал командир стражников, был прерывистый стук его собственного сердца.
Ворчун лежал с открытыми глазами, но ничего не видел. Либо магический свет Корбала Броша потух, либо зрение успело отказать ему.
И вот уже сердце начинает стучать с перебоями. Оно бьется все медленнее, затихает, как цокот копыт бледного коня, который мчится по дороге прочь: все дальше, дальше и дальше…
Книга вторая. Очаг
Сейчас, когда жизнь моя уже близится к закату, я частенько оглядываюсь назад, и меня словно бы окутывает полуночная тьма. Смерть тех, кого я любил и о ком заботился, полностью изгнала мысли о былых победах и славе. И сознание того, что сам я избежал многих превратностей судьбы, давно уже меня не радует.
Знаю, друзья, что вы частенько видите меня: морщинистое лицо, потухший взор, шаркающая походка немолодого человека, который с превеликим трудом бредет по холодным камням вдоль череды минувших лет. Я делаю последние шаги в этом мире, закутавшись в темный плащ воспоминаний, довлеющих над любым стариком…
Глава седьмая
Когда Вепрь Лета по полю несется,
Копытами дробь отбивая,
А Лес Железный встает
На неотвратимую битву,
Все мы снова — дети его.
Рожденный на морских просторах, чьи темные воды напоминали вино с добавленными в него пряностями, ветер со стоном врывался в пределы суши. Он снова и снова облетал невысокий холм, на котором стояла Восточная башня, и дул в щели рассохшихся ставен, откуда навстречу ему пробивался тусклый свет факелов. Возле щербатых городских стен завывания ветра становились еще пронзительнее. На гладкие камни, которые давно уже ничто не скрепляло, летели соленые брызги. А ночной бриз уже поднимался к парапетам, свистел сквозь мерлоны, дул вдоль узких проходов и, наконец, обрушивался на кривые улочки Капастана, где в этот час не было ни души.
Карнадас в одиночестве стоял на парапете угловой башни, нависавшей над старинными строениями казарм, и вглядывался во мрак. Его плащ, отороченный мехом вепря, развевался на ветру, сминался в складки и ударял по телу. Хотя бойницы башни выходили на юго-восток, с того места, где сейчас находился Карнадас, ему был хорошо виден мужчина, спешивший по северному отрезку стены. Этого человека он с нетерпением дожидался. Но пока их разделяло еще полтысячи шагов, не меньше.
Мрачный, похожий на утес дворец принца Джеларкана резко отличался от всех прочих городских строений. Дворец этот, не имевший окон, издали казался хаотическим скопищем фасадов, выступов, скатов и бессмысленных с виду навесов карнизов. Он заметно возвышался над окружавшей его прибрежной стеной. Карнадас мысленно представил себе осаду Капастана: обстрел резиденции правителя из катапульт, пробитые булыжниками бреши в стенах и, наконец, груды развалин.
«Недостойно так думать. Где же твои утешительные знания о круговороте исторических событий, о том, что времена войны и мира чередуются подобно приливам и отливам? Мир — это лишь время ожидания войны и приготовлений к ней… или же время печальных заблуждений, попыток убедить себя, будто бы войны более не повторятся, пора прекраснодушной болтовни и пустопорожних разговоров».
Сейчас во дворце его соратник, смертный меч Брухалиан, был вынужден, увязая в трясине очередных переговоров, беседовать с принцем Джеларканом и полудюжиной изворотливых болтунов из Совета масок. Карнадаса неизменно поражало, с каким необычайным терпением командир «Серых мечей» выдерживал эти затяжные, изматывающие словопрения.
«Я бы не вынес всех этих танцев в паутине. Подобное повторяется почти каждую ночь, и так уже несколько недель кряду. Удивительно, как среди всей этой цветистой брехни, бесконечного переливания из пустого в порожнее, принц Джеларкан и смертный меч еще ухитряются продвигать свои предложения! Представляю, каково им приходится, когда эти придурки в масках без конца чешут языками и потрясают списками глупейших жалоб и возражений. Чванливые болваны! Поздно возражать: мы уже сделали все, что в наших силах, дабы спасти ваш паршивый город».
Перед внутренним взором Карнадаса встала тщательно раскрашенная, гибкая маска одного из жрецов, заседавших в Совете. Этого человека их отряд вроде бы должен был считать союзником, ибо Рат’Фэнер выступал как выразитель воли Фэнера — Вепря Лета, являвшегося богом-покровителем «Серых мечей».
«Но тебя, жрец, как и всех твоих соперников по Совету, обуревают собственные честолюбивые замыслы. Твои коленопреклоненные позы перед окровавленными клыками Фэнера… Неужели ты думаешь, что мы поверим в подобную ложь?»
Очередное завывание ветра стало единственным ответом на безмолвный вопрос Карнадаса. Вдали, над бухтой, молния врезалась в скопление облаков. Рат’Фэнер занимал в храмовой иерархии достаточно высокое положение, имея сан владыки скипетра. Он был весьма искушен во всех явных и тайных пружинах этого механизма и сумел очень многого добиться.
«Да только вот Вепрю Лета ровным счетом наплевать на вашу иерархию, на все эти роскошные мантии с застежками из слоновой кости, на ваше показное величие, пустые речи и вечную грызню за власть… Впрочем, я не имею права ставить под сомнение веру Рат’Фэнера. Он служит нашему богу, но по-своему».
Вепрь Лета издавна считался глашатаем войны. Темным и ужасным, древним, как само человечество. Он всегда незримо присутствовал там, где звучала песня битвы: крики умирающих, призывы к отмщению, режущий уши лязг оружия, звон щитов и свист стрел…
«И не мы тому виной, что вскоре голос Фэнера превратится в яростное рычание. Сейчас не время прятаться за стенами храмов и плести интриги. Мы служим Вепрю Лета, идя по дымящейся земле, мокрой от крови. Наши мечи быстры, как ртуть. Скоро все услышат его глас, и тщетны будут любые попытки заткнуть уши…»
Рат’Фэнер был не единственным в Капастане служителем этого бога, достигшим сана владыки скипетра. Он страстно мечтал облачиться в мантию из меха вепря и занять давно пустующее место дестрианта, даже и не подозревая, что Карнадас уже являлся дестриантом.
«А ведь я мог бы легко поставить Рат’Фэнера на место, открыв ему свой истинный титул. Да что там, я мог бы вообще прогнать его. Чванливый придурок вполне этого заслуживает».
Но Брухалиан строго-настрого запретил ему делать подобный опрометчивый шаг, а смертного меча не переспоришь. И пробовать нечего. Тот наверняка скажет, что время еще не пришло и можно здорово продешевить. «Терпение, Карнадас, твой звездный час обязательно настанет…»
До чего же трудно порою находиться среди напыщенных болтунов, даже не смея хотя бы их одернуть!
— Что, славная выдалась ночка, дестриант?
— Это ты, Итковиан? Такая темень, что я и не заметил, как ты подошел. И давно ты здесь стоишь, несокрушимый щит?
«Давно смотришь на меня своим привычным холодным взглядом? Угрюмый Итковиан, ты хотя бы раз отважишься показать свою истинную суть? Твое лицо и днем-то непроницаемо, а уж сейчас тем более. Интересно, ты догадался, что я следил за твоим приближением?»
— Я только что подошел, дестриант.
— Бессонница замучила?
— Да нет. Вообще-то, я славно выспался, пора и делом заняться.
Серый плащ несокрушимого щита от дождя стал почти черным. Ветер трепал его полы, обнажая голубоватую кольчугу. На руках Итковиана были латные рукавицы с плотно прилегающими манжетами.
— А я и не заметил, что рассвет уже близок, — кивнул Карнадас. — Ну что, собираешься за пределы города? Как думаешь, сколько продлится эта ваша прогулка?
