Хаген Альварсон - Девятый Замок
И лишь тогда братья заняли свои места. Аллиэ — прекрасная, как смерть в алых одеждах — стояла. Темны были её глаза, тяжек взор.
Взор, что подавлял и подчинял, как воля каменных предков.
И тогда началось то, чего Тидрек ждал, и боялся, и сердце бешено билось в груди, оглушая, словно хотело выскочить, взорваться огнём и крошевом камня, лишь бы прервать чёрное бесстыдное колдовство, надругательство…
Улаф сын Сигурда, старый ювелир в жёлтом кафтане, сказал:
— Я за то, чтобы Тидрек стал ингмастером.
И ничего больше.
Глорни Спорщик пожал мощными плечами, и поддержал старика.
Свен Эйксон, юноша с добрым щетинистым лицом и большими синими глазами, возразил:
— А что не ты, Улаф? Или не добрый мастер Хальгерд? Всё же вы старше, опытнее, мудрее…
— В том-то и дело, — Хальгерд сын Ингви усмехнулся в седую бороду, — у нас, в силу возраста и мудрости, найдутся занятия поважнее. Я отдаю голос за Тидрека. Вы с Сёльви ещё слишком юны, Глорни не рвется, а сын Хильда вполне созрел. С ними станут вести дела по чести.
А Сёльви Гьюкисон рассмеялся откровенно:
— Хэй, Свен, ты что, не понял — это конец! Тидрек, веди нас в бой!
Тидрек хотел вскочить и набить морду Сёльви. Да и Хальгерду — этот насмехался тонко, мастерски. Однако его сковала странная, внезапная слабость. Мир утратил резкость, поплыл, словно в бреду. Стало плевать на всё. Он молчал, да и не ждали от него слов. Аллиэ вновь наполнила Свартискёлле:
Слава наследнику
Отца златоделов,
Тидрек ингмастер
Пьём твою честь!
"…твою кровь!" — послышалось новому главе. Чаша обошла круг. Казалось, каждый в неё плюнул. Плюнул в глаза ингмастеру.
А потом Фрор открыл дверь, все молча встали и разошлись. Никто не требовал клятвы на кольце, в кругу факелов, клятву, которой ждали в своё время от Гельмира. Присягнуть той клятвой было великой честью для мастера. А Тидреку в ней отказали. У него не было чести.
Все ушли. Остались лишь мастер, чаша и Аллиэ.
— Ласточка прилетает завтра, — грустно улыбнулась чародейка, теребя кулончик-омелу. — Ничего не говори ей, мастер. Я же немедля отправляюсь на Альстей и выполню свою часть уговора. Если вдруг что-то пойдет не так — старый зов в силе.
— Скорей я сдохну, чем стану жечь омелу и звать вас на помощь, — фыркнул Тидрек. — Вы не предупреждали, что идол оживёт. Или вы не знали?..
— Мы не обещали.
— Он едва не убил меня.
— Очень жаль.
— …что не убил?
Аллиэ скрипнула зубами.
Тидрек усмехнулся — горько, как закат:
— А зачем вам, собственно, Свартискёлле? Это великая тайна? Хэ?
Аллиэ склонила голову вбок. Она стала похожа на рыжую кошку. На финнгалка.
— Зачем?.. Скоро начнется великий пир, пир богов, и мы должны вкушать из лучших тарелок и пить из лучших кубков. Чёрная Чаша подходит для такого дела.
— Забирай. Забирай и уходи прочь. И оставь Гельмира в покое. Дай ему жить, коль захочет.
Аллиэ спрятала кубок в кожаную котомку. Хищно улыбнулась.
— Зависит от того, раб он, слепец или мастер. Удачи, Хильдарсон.
Тидрек вздохнул. Мир катился в бездну, и тролли скалились во тьме.
7
— Заклинаю тебя всем, что тебе ещё дорого, Хильдарсон, — идол Гельмира, казалось, трясся, а страх владел его голосом, но живыми были глаза, — помоги!
— Заклинай сколь угодно, — с досадой проворчал Тидрек. — Что мне за дело. Зачем ты сюда вернулся? Нет моего желания отвечать на вопросы соседей и королевского суда!
Идол улыбнулся.
— Ты просто ворчишь, мастер. Ты же не слепой, ты же видишь, я хочу жить. Хочу жить! Я не знаю, кто я, но в небытие не вернусь! Меня пытались уничтожить — та ведьма, что привела меня к Гельмиру. Та, что была рядом, когда я ожил.
— Расскажи, — потребовал Тидрек.
* * *
Он шёл один во тьме, скрипя рейками. Эхо разносило скрип, точно вопли подземного чудовища. Пещеры кричали новое имя.
— Ты чудовище, — внушала ему тьма.
Он упрямо мотал головой:
— Я не чудовище! Не чудовище!..
Кто же ты? Просто идол? Просто пивной бочонок?
Может, ты — Гельмир Златобородый? Может, ты мастер?
— Нет, — сокрушался он. И шёл дальше.
Может, ты кукла для потешного представления? Слепой странствующий сказитель? Бесправный раб, рождённый в неволе?
Ответов не было. Ничего не было. У него не было ни родичей, ни даже предков. Не было друзей. Не состоял он ни в цехе, ни в гильдии, ни в братстве. Его просто не могло быть.
Внезапно он остановился, поражённый догадкой.
— Жизнь дана тебе в наказание. Прими же смерть как избавление!
Она появилась слева, в вихре пламени, и направила пламя на него. Страх оживил его. Он вскинул руки, и волшебная маска легла на лицо. Пламя прошло насквозь, не причинив вреда.
— О, быть может, ты — Тидрек Хильдарсон? — усмешка вышла мучительной, жестокой. — Не пытайся, не похож!
А ясеневый бочонок заглянул в воспоминания Тидрека. Ему предстала прекрасная Тиримо с эдельвейсом на обнаженной груди и кинжалом в руке. Он потянулся к ней, умоляя почти без надежды:
— Спаси…
И она явилась из чужих воспоминаний, холодная, как берега северных морей.
— Кто ты? — удивилась, глянув на бочонок. — Тот болван из Тидрекова жилища? И почему у тебя его лицо?..
— Отойди, — предупредила Аллиэ. — Я не хочу тебя задеть.
— Отойди сама, девчонка, — отрезала Тиримо. — Беги отсюда, играй с другими куклами, а эту не тронь!
Аллиэ бросила насмешливо:
— Ласточка… ты горишь.
Тиримо закричала. Она горела. Она каталась по полу, пытаясь сбить пламя, но жар окутал её прекрасным одеянием.
— Твои крылья в огне, — говорила, надвигаясь, Аллиэ. — Твоих птенцов съела рыжая кошка. Ты таешь, снежная королева, таешь, снегурочка, ибо даже в тебе есть нечто настоящее. Вернись в свой сон, и я, быть может, не возьму твою жизнь. Решайся, ты почти…
Огонь и взор нашли хрустальный цветок на шее Тиримо. Ласточка сжала его в кулаке, сцепила зубы и выпрямилась, превозмогая боль.
Потом сняла оберег и ткнула в лицо Аллиэ.
Двое двергов возникли обоеруч Тиримо: Ингерд Скетдоттир и Скет Халльсон, мать и дед Тидрека. Они оба ненавидели Тиримо. Но — Тидрека ненавидеть не могли. Ибо он был мастером.
Эдельвейс распустился, высвобождая поток света и холода. Жар исчез, Аллиэ пошатнулась. Призраки в переходах замерцали алым. Над горами вставало солнце.
— Аллиэ, оставь! — Дейрах схватил её за руку, она вырвалась:
