Хаген Альварсон - Девятый Замок
Эдельвейс распустился, высвобождая поток света и холода. Жар исчез, Аллиэ пошатнулась. Призраки в переходах замерцали алым. Над горами вставало солнце.
— Аллиэ, оставь! — Дейрах схватил её за руку, она вырвалась:
— Пусти! Я их всех уничтожу, я могу!..
— Я знаю, — кивнул он с грустью. — Я этого и боюсь.
А Тиримо выхватила кинжал-подарок и молнией рассекла противнице кожу на лице. Аллиэ закричала.
Золотое сияние ворвалось в подземелье, разрезав мрак на тени. И в тенях укрылось всё — Аллиэ и Тиримо, дверги, сомнения и вопросы. Солнце било в глаза идола, наполняя их светом жизни.
Он хотел жить. Теперь он точно знал это.
И ещё рассвет сказал ему, кто он есть.
* * *
— И кто же? — вяло полюбопытствовал Тидрек.
— Мастер-следопыт.
Видя недоумение, бочонок продолжил.
— Я помню себя ясенем, растущим в том лесу, что вы зовёте Альвинмарк. Я очень хорошо знаю этот лес. Путники часто в нём теряются, и бывает, что навсегда. Потому-то и нужны там следопыты, проводники, лесничие. Думаю, меня возьмут. Я — плоть от плоти леса, в этих горах мне делать нечего.
— Допустим, — зевнул Тидрек. — Что мне с того?
— Помоги покинуть горы, — бочонок огляделся. — Меня не видели, но это дело времени. Следующей встречи с той ведьмой мне не пережить…
Тидрек долго молчал. Потом кивнул.
— Верни маску — и пойдём.
— То забери, то верни, — удивился ясеневый Гельмир. — Тебя не поймёшь…
— Каждый имеет право на странность, — Тидрек натянул на идол мешковатый плащ с капюшоном, свесил края. — Ну ты красавец… Есть еще одно дело, которое нам надо завершить. Ты — не Гельмир, значит, у тебя должно быть своё собственное имя. Идём искать твоего батюшку…
* * *
Коль скоро Сульд Сефнарсон и был удивлён случившимся, то виду не подал. Словно все его творения имели привычку оживать. Плотник отослал из мастерской учеников, закрылся с двумя гостями и просил не беспокоить.
— Скверное это дело, — ворчал Сульд, снимая фартук и моя руки. — Да что говорить, вы и сами знаете… Что ж, велика ваша удача, ибо я не из тех, кто побежал бы сплетничать. На колени, Гельмир Ясеневый!
Сульд набрал черпак воды, освятил его Руной Жизни и вылил на темя идола. Трижды.
— Из ясеня ты родился, — гулко, нараспев говорил Сефнарсон. — Ясенем же и зовись. Отныне и впредь называйся Ясеневый Сын Сульда, Асклинг Сульдарсон. Живи пока у меня, ибо я твой отец, а вскоре я отправлю тебя в Альвинмарк.
Асклинг встал, принимая новое имя, то единственное имя, что подходило ему. Он плакал смолой от счастья. Сульд же глядел сурово, но благодушно. А Тидрек…
Тидрек мыслями был далеко. И ему уже не было дела до какой-то там ясеневой бочки…
* * *
Не сказать, чтобы Аллиэ О'Кирелл легко простила Дейраха за то, что тот её остановил. Не слишком её радовал шрам под левым глазом, хотя он и не уродовал лица. И сказать, что она гневалась, значит не сказать ничего.
— Зачем ты вмешался?! — шипела она, точно лесная кошка.
— Затем, что ты погубила бы всё дело, — Дейрах не смотрел ей в глаза. — Может, дверги живут под землёй, но они не слепы. Да и родичи нашей Ласточки… Я намереваюсь выполнить обещание мастеру.
— Нам мало удачи в этих горах… — лицо каменеет, становится жёстким.
— Хорошо, что мы сделали своё дело, можем уходить.
— Но бочонок…
— Наплюй.
— Нет! — Аллиэ взяла на ладонь светлую ясеневую стружку, сжала кулак. — Проклинаю тебя, Асклинг Сульдарсон. Как сгорит эта стружка, так и ты в пепел обратишься!
На ладони вспыхнуло пламя. Аллиэ сдула горячую золу. Она знала новое имя. Она знала, что теперь Асклинг нигде не найдет покоя, знала и радовалась.
Только пламя могло возродить его, но Аллиэ полагала, что вряд ли тот осмелится взойти на костёр.
— Больше так не делай, Дейрах, — зелёные глаза наливаются свинцовым льдом. — Помни, я ведь отдала тебе Корд'аэна. Хотя и поклялась отплатить ему сама.
— Лиса я придушу и без твоего соизволения, — Дейрах жёстко усмехнулся. — Я ведь не любил его, так как ты… сестрица.
Страшные очи Аллиэ обещали шторм.
* * *
…Тиримо пришла. Прекрасная как рассвет на севере, верхом на бородатом финнгалке. Она молчала. Финнгалк спросил:
— Ты разгадал мою загадку?
— Да, — отвечал Тидрек, не решаясь снять маску. — Мастер, слепой, раб.
— Правильно, — зверь зарычал. — Но почему?..
Тидрек понял, что не знает ответа.
— Колдун, тварь, подарил тебе ответ, — оскалился финнгалк.
— И поэтому ответ ничего не стоит, — добавила Тиримо.
Тогда Тидрек сорвал маску. Заорал от боли: к бронзе приросло лицо, кожа рвалась, обнажив чудовищный облик. И понял ответ:
— Меня ведут на поводке сквозь мрак, — улыбался он голой костью черепа. — Я думаю, будто знаю куда, и всегда обманываюсь. Слепой: это очевидно. Раб: его ведёт хозяин, у раба нет прав, да и хозяин не обязан говорить, куда ведёт его. Мастер: когда он в поиске, когда он творит, то очень смутно представляет себе конечную цель. Умелец всегда высвобождает внутреннюю сущность вещи, а ведёт его вдохновение. Без слепого не будет потехи, без раба не будет хозяйства, без мастера не будет вещей на продажу. Я прав?
Нет ответа. Молчание. Туман.
Лишь ветер качает верхушки пихт.
…Тидрек проснулся во тьме. Тиримо приедет завтра. Маска…
Пусть будет маска.
* * *
Тиримо была неестественно печальна. Тидрек обнаружил на её теле свежие ожоги. Сколько бы он не выспрашивал — молчала. Наконец рассердилась:
— А где тот идол, что стоял у тебя в углу?! Где твой мудрый мастер Гельмир?
Он смолчал. Хотел было рассказать, да язык не повернулся. И ещё показалось: маска слетит…
— Есть вещи, о которых нам лучше молчать, любимый, — прошептала она.
Потом они простились. Лёд был между ними, но это был живой, настоящий лёд, отрезвляющий холод.
Потом… потом было бесконечное ожидание. Тидрек перестал работать, распустил артель, запил. Когда поймал себя на том, что хмель уже не спасает, то пришёл в ужас. Тогда же похоронили Фрора сына Фаина, который спился. Мастер пребывал в тревоге и страхе, свет тускнел, тени шептались за спиной. Он сходил с ума. А люди говорили, что это ему за Гельмира и за дружбу с альвами.
Однажды ожидание кончилось: пришло письмо от Тиримо.
Прочитав, Тидрек долго не мог поверить. Написанное просто не могло быть правдой, не могло быть! В ярости и отчаянии он схватил кинжал-дроттегьёф, что прилагался к письму, и хотел вскрыть себе вены. Но клинок его предал: не хотел пить кровь мастера.
