Дмитрий Емец - Самый лучший враг
— Что вам нужно? — спросила Ирка сухо.
Мамзелькина, придвинувшись, глянула на нее совсем близко:
— Ох-ох-ох, молодость! А ведь я давно знала, что вы с Багровым поженитесь!
— Это еще почему? — не удержалась Ирка.
— Да есть у меня примета одна верная! Если парень в течение часа рассказывает девушке, как устроены внутренности лягушки или как у него пригорела каша, и она его до сих пор слушает и ободряюще смеется, значит, она хочет замуж
— Я про лягушек не рассказывал! — возмутился Багров.
— Полно врать-то. Глупостев ты всяких наболтал — ой-ой! Ушки прям в трубочку свертываются! — сказала Мамзелькина, очень смутив своим всезнанием Матвея.
— Давай-ка, милый, трогайся! — деловито распорядилась Аидушка. — У всех дела! У нас тоже!
Матвей поехал. За ним с облегчением двинулось и все гудящее автомобильное стадо. Проехав метров двести, Багров обнаружил лазейку и припарковался. Автобус мелко трясся и подпрыгивал на рессорах. Это на своем сундуке дрожал Зигя. Плаховну он боялся до затмения сознания. Старушка, явно получая от этого удовольствие, ворковала и щипала Зигю за толстую щечку.
— Оставьте ребенка в покое… Что вам надо? — едва скрывая гнев, спросила Ирка.
— Вот так вот прямо сразу? В лоб? — огорчилась Аидушка. — А «здрасте» сказать? А про здоровье спросить?
— И как ваше здоровье?
— Плохое здоровье! Ножки отекать стали. А в остальном ничего. Не берет меня смертушка! Ох, не береть! И с чего бы это? — сказала Плаховна и захихикала.
После этого внимательно посмотрела на Ирку и поинтересовалась, волнуется ли она. А то вид уж больно напряженный.
— Мы пока еще медленно волнуемся! — осторожно откликнулась Ирка.
Аидушка понимающе кивнула, схватила термос, который Матвей с Иркой возили с собой, резво отвинтила крышку и, капнув на дно с полногтя чая, щедро долила что-то из принесенной с собой бутылочки. Отхлебнула и от удовольствия зажмурилась. Щечки у нее порозовели.
— Лекарство! — объяснила Плаховна. — И не надо, пожалуйста, улыбочек! А то обижусь и решу прямо сейчас брезент с косы постирать. Ишь как заляпалси!
Старушка потянулась к брезенту, но снимать его не стала, а лишь ногтем поковыряла грязь.
— Ну что, смертушка моя несостоявшаяся! Не пожелала тогда старухе помочь? — спросила она у Ирки.
Та что-то пробурчала, отводя глаза, чтобы не смотреть на старуху.
— Что, девонька, не любишь меня? — проницательно спросила Мамзелькина.
— Не люблю! — честно ответила Ирка.
Мамзелькина кивнула, сильно не обидевшись.
— Не любишь — и не люби! — разрешила она. — Ты меня даже ненавидь! Только по шерстке гладь и медовушки наливай!.. Свет-то твой заморил тебя совсем! Как ты, бедная, заработалась! Лица нет! Вызовов-то много? Почитай, из всех дыр нежить полезла!
Подтверждая ее слова, крышка ближайшего канализационного люка подскочила. Выскочил хмырь и, на четвереньках резво перебежав дорогу, нырнул в следующий люк. Спасался хмырь очень резво. Ирку с Багровым он даже не заметил. Похоже, убегал от кого-то, кто за ним гнался.
— Говорят, и чудищщи всякие невиданные в город полезли! Ай-ай-ай! — продолжала Мамзелькина. — И что они все в Москве-то забыли? Так и летать сюда, так и ползуть!.. Куды термос убираешь! А ну дай! Мне без лекарствы ни-ни!
О крышку термоса снова брякнуло бутылочное горлышко. Болтая, Аидушка не забывала подливать себе «чаечка», сопровождая всякий глоток рассказом, что ей много жидкости нельзя. Глазки ее совершенно исчезли. Щечки разрумянились.
Ирка с Матвеем терпеливо ждали. Их одолевали нехорошие предчувствия. Они понимали, что старуха заявилась не просто так и теперь издевается над ними, заставляя терпеть свое общество. Выпив в третий раз чаечек, Плаховна вернула крышку на термос и застенчиво спустила в рюкзак совсем уже опустевшую бутылочку.
— Это была присказка. А теперь будет сказочка… Хочу я заключить с вами сделку. По рукам? — произнесла она голосом внезапно трезвым и неприятным, похожим на скрип мокрого пальца по стеклу.
— Нет, — твердо ответила Ирка.
Плаховна ничуть не обиделась. Она, как видно, другого ответа и не ждала.
— Когда-то давным-давно, когда не было ни светлых стражей, ни Эдема, ни времени, ни пространства, ни нашей планеты, ни Солнца, ни звезд, ни даже меня, произошел огромный…
— …взрыв! — подсказал Багров.
Аидушке хотелось говорить самой. Она нетерпеливо царапнула ему щеку ноготком, и губы у Матвея замерзли. Теперь он мог только мычать.
— Взрыв! — признала старушка. — Все знает, умница, и до сих пор жив!.. Частицы первоматерии, до того бывшие безмерно крошечной точкой, такой, которой, быть может, и вовсе не существовало в физическом — хе-хе! — смысле, а была только одна невещественная мысль! — рассеялись, разлетелись. Чем дольше тикали часики времени, тем дальше частицы первоматерии оказывались друг от друга! А раз так, то и чудеса иссякали, и магии становилось меньше! Так было повсюду, так, могилочки мои невыкопанные, происходило и в нашем мире!.. У нас тоже магия поначалу была везде, потом начала истаивать, а вместе с ней уменьшалось и число творений первохаоса! Теперь магия в чистом виде есть только в нескольких магических школах типа Тибидохса или Магфорда, в перстнях волшебников, в некоторых артефактах и кое-где еще, по мелочи. Вроде как вода, стоящая в ямах на дне высохшего пруда…
— А стражи? — спросила Ирка.
— Я говорю о магии первоматерии! — строго поправила Плаховна. — Стражи используют другую. Их магия духовна, хотя и требует порой чего-то вещественного, вроде флейт. Но ведь и книги требуют пера, так что тут все объяснимо.
— И как тогда? — спросила Ирка, с жалостью поглядывая на Багрова, который, пытаясь вернуть губам подвижность, с ожесточением растирал щеки.
— И, — текущим в трещину песком прошуршала Мамзелькина, — от первомира на земле осталась одна-единствснная крупная частица первозданной силы! И в Эдеме, и в Тартаре, и в человеческом мире у нее одно имя — Камень-голова. Когда-то она хранилась в Запретных землях, под присмотром титанов, черпавших у нее свою мощь. Помнится, это было в горах в одном труднодоступном, мало кому известном месте.
— Артефакт? — спросила Ирка.
— Первозданная сила. Частица первомира, имеющая форму большого камня, похожего на лошадиную голову. Сходство с головой поразительное, но… не хватает одной небольшой части. Эта часть отколота. И кто ж ее отколол-то? Не знаешь?
Тут Аидушка с большим ехидством взглянула на Матвея. Тот пожал плечами, зная, что ничего не откалывал.
— Достаточно было легкого прикосновения к камню, — продолжала Мамзелькина, — чтобы вновь наполниться силой! Силой гибкой, живой, бесконечной, неунывающей, вечно ищущей, никогда не меркнущей! Чтобы твоя кровь вновь начала кипеть, а в глазах зажегся интерес к жизни! Старые драконы, покрытые мхом и плесенью, с разодранными крыльями, с бель-мами на глазах, с погасшим огнем, не способным сварить даже птичье яйцо, приникали к этому камню — и спустя несколько минут улетали от него молодыми и здоровыми. Жутчайшие твари первохаоса выползали из подземелий, чтобы только коснуться его. И титаны, и циклопы приходили. Все они интуитивно чувствовали, что жизнь — это прежде всего кипение интереса к чему-либо. Именно кипение. Более слабые формы не рассматриваются. Как только кипение исчезает — человек ли, титан ли уже не живет, а доживает. Так-то, цыпляточки мои замороженные!
