Девятнадцать стражей (сборник) - Пратчетт Терри Дэвид Джон
В океанах и пресных водоемах кипела жизнь, на континентах, покрытых пышной растительностью, еще не появились крупные животные, первые представители рептилий изучали побережья рек и озер. Остров Шляпы, который назывался так из-за своей формы, напоминавшей элегантный котелок, лежал в теплой умеренной зоне. Вся эта часть южного полушария была гигантской резервацией родной ковчеговой фауны и флоры. Располагались здесь и немногочисленные человеческие поселения – необычайно дорогие курорты и исследовательские станции биологов – с жестко ограниченным числом обитателей. Маккелли решил, что в таком месте проще всего будет контролировать Абиша – на Шляпу ежедневно прилетало лишь три самолета, а к берегам его причаливали не более двух кораблей в неделю.
Ван Дорн сидел на веранде и слушал гудение крупных насекомых, которых здесь называли «скрипачами».
Дамьен ван Дорн, палач города Альгахара, раздумывал над своей жизнью.
Было ему тридцать девять лет, и девять из них он был палачом. За это время он привел в исполнение шестьдесят два приговора. Законы Ковчега были одними из самых строгих в Доминионе, так что смертельная казнь предусматривалась за многие из преступлений, которые в других местах влекли за собой, в худшем случае, многолетнее заключение в виртуальной реальности. На эшафот посылали за преднамеренное убийство – но и за попытку такого убийства тоже, даже если жертва выжила. Смертью карали за терроризм и разбой. Люди клали голову на плаху, даже когда были причиной смерти другого человека по неосторожности, пребывая в наркотическом состоянии или в киберпространстве. Шесть палачей Ковчега исполняли примерно две сотни приговоров ежегодно. На Площади Судий, что находились в трех наибольших городах планеты, стекались тысячи людей.
У Ван Дорна было призвание. В Орден он вступил, едва ему исполнилось девятнадцать. Прошел вступительные психологические тесты, и его направили на дальнейшее наблюдение. Его поступки во время учебы контролировали и анализировали. Когда умер Фордран Атлаланн, палач Альгахары, электоров вызвали для второй серии тестов. И он прошел их успешно – хоть и не мог рассказать об их сути, поскольку тестировали его в симуляционке, после того, как отсекли ему память. Потом пришлось пройти специальное обучение – для него создали ускоренный курс права, цикл медитативных сессий, представили гигантское собрание произведений искусства – и не только человеческих, – посвященных смерти и закону.
Ван Дорна, как и его братьев по Ордену, не учили ни на мучителя, ни на примитивного мясника, психопатического исполнителя чужих приговоров. Нет – он должен был стать представителем общества, тем, кто действует в его интересах; братом жертвы, сочувствующим ей и от ее имени возносящим карающую длань. Воплощал он то, что представляет собой основу любого правопорядка, что делает возможным существование общества, состоящего из отдельных единиц, – неизменность, справедливость и наказание.
С преступниками на планетах, относящихся к Солярному Доминиону, в вассальных колониях или независимых мирах поступали по-разному. Сажали людей в традиционные тюрьмы или запирали в тюремных виртуалах, стирали им фрагменты личности или лечили фармакологически. Направляли в исправительные лагеря или пересаживали препарированный мозг киборгам. Разница проявлялась везде, где солярный кодекс это позволял.
С законодательством Чужих ван Дорн знакомился при обучении, но понимал не все. Например, во многих кайагооннийских сообществах действовал закон, заставлявший убийцу съедать мозг своей жертвы. Преступник, который на это соглашался, должен был исполнить еще некоторое число ритуальных обрядов, а после его выпускали на свободу.
Но спустя определенное время у преступника наблюдались нарушения психики, наступало раздвоение личности – проявлялась сущность убитого и постепенно перехватывала контроль над телом. Ван Дорн мало что понимал из биологических пояснений – речь там шла о генетической и энзиматической памяти – именно так это называлось…
– Попался! – Он почувствовал, как мягкие теплые ладони закрывают ему глаза. Даже не заметил, когда Сансана оказалась у него за спиной.
– Ты не спишь, малышка? – бессмысленно – поскольку уже стояла позади – спросил он.
– Был у меня странный сон… – Она сделала паузу. – Ты хотел бы заниматься любовью с кем-то, кого потом обезглавишь?
– Что за ерунда… – прервал он ее, поднимаясь с кресла.
– А с кем-то, кто казнил бы тебя, Дамьен? Это так возбуждает.
– Ну ладно, – сказал он спокойно. – Я готов. Рассказывай, что тебе снилось. Кстати, обращаю внимание, что такой разговор стоило бы отложить до вечера, чтобы лечь спать пораньше и, успокоив твои сексуальные фантазии, спокойно уснуть – для того, чтобы на следующий день рассказать…
– Если не хочешь, я вообще могу молчать. Будешь тогда ходить за мной и просить, – подчеркнула она последнее слово, – чтоб я тебе что-нибудь рассказала.
– Я согласен на «что-нибудь», – он вскинул руки в защитном жесте. – Но ни слова о моей работе. Это сложная и ответственная профессия…
– Ты шутишь над этим, – оборвала она удивленно. – Убиваешь людей – и шутишь над этим.
– Вовсе нет, – Дамьену не хотелось в очередной раз повторять уже сказанное. – Я тебе объяснял. У меня нет ни сердца, ни совести. Их изъяли из меня во время учебы. Казни людей и занятия в столярном кружке будоражат мою душу одинаково. Я хуже даже тех убийц, которым рублю головы, поскольку они, по крайней мере, больны психически, у них было трудное детство, они не приспособились к индустриальной цивилизации, а поражения наших войск под Бетельгейзе дополнительно потрясли их тонкую душевную конституцию. А я… что ж, я просто холодно: вжих, вжих…
– Снова. – Она была явно раздражена. – Ты снова это делаешь. Я на тебя не нападала. А ты защищаешься, отвечаешь на то, в чем я тебя не упрекала.
– Ладно, ладно, – сдался он. («Снова поддаешься, старый баран, – мысленно ругал он себя. – Живьем тебя сожрет эта баба, а когда станет проглатывать последний кусок, ты еще и крикнешь из ее желудка: „Приятного аппетита!“».) – Знаешь, пойдем-ка лучше на прогулку. На море. Туч нет, мы наверняка увидим триаду.
– Триаду? Здесь? – обрадовалась она, тут же позабыв о споре. За это он тоже ее любил.
– На севере она появляется чаще, но не так эффектно. Только представь: перламутровое море. Мулета уже медленно спускается к горизонту, кладет на волны золотистую полосу, а обе луны почти одновременно восходят над горизонтом. Сперва сапфировый Темпль [16], а через секунд десять следом за ним идет Крестоносец – поменьше, кроваво-красный. А потом ты заметишь – потому что на архипелаге это видно лучше всего, – как в тот миг, когда Мулета ныряет за край мира, луны начинают расходиться…
– Обожаю, когда ты рассказываешь. – Она крепко обняла его, прижалась.
«Обожаю, когда ты слушаешь», – подумал он и сказал:
– Иди, надень что-нибудь потеплее, после заката будет холодать.
Он проводил ее взглядом.
И как раз тогда услышал шум винтов. Подошел к двери. Шум нарастал, и вскоре из-за деревьев вынырнул стройный силуэт скользуна. Дамьен узнал эмблему одной из наемных контор в порту Барамбо. Скользун чуть притормозил, повернул и мягко осел на землю.
И только теперь Дамьен ван Дорн заметил, что у человека, который ловко перескочил через борт и встал рядом с воздушником, лицо закрыто маской.
Рэй Маккелли удобно сидел в мягком кресле, размахивая руками. Капюшон виртуала закрывал его лицо, а громкое сопение подсказывало, что полицейский совершает в искусственной реальности действие, которое требует немалых усилий. И правда – капитан Маккелли, человек – сейчас Ооууоооу, синий кит, – атаковал третий подряд корабль адмирала Колумба (что, естественно, противоречило всем китовым обычаям, истории и здравому смыслу. «Человеческому здравому смыслу и китовому здравому смыслу, – возразил бы Маккелли, – но совсем не китовочеловеческому»). Естественно, он то и дело выскакивал над поверхностью, пролетая добрых метров пятьдесят и выбрасывая фонтаны мокрого тумана. («Я кит не для того, чтобы не мог поплеваться водой», – как-то объяснил он Дамьену.) Теперь он уже был достаточно близко к кораблю, чтобы заметить бестолково бегающие по палубе человеческие фигурки. Они даже пытались стрелять по нему из орудий. Он гневно фыркнул и поплыл еще быстрее.
