Павел Кошик - Кроваво-Черный
После рассказа дяди я был очень зол на отца. Так вот в чем дело? Теперь он и меня ненавидит из-за того, что я стал вампиром, а он нет? Ладно тогда, в детстве, он завидовал брату, но сейчас чего! Он ведь теперь взрослый, а я его чертов сын!
– Сэмми, ты не спеши с выводами. Как я тебе уже говорил – мир не сделан из черного и белого. Твой отец тоже не виноват. Скорее, это вина твоего деда.
Я снова удивленно посмотрел на дядю.
– Наш отец был замечательным человеком… вернее вампиром. Все мы в Ордене в повседневной жизни называем друг друга и себя самих людьми, но для твоего деда было очень важно отделять себя от человеческой расы. У него, знаешь, был такой немного нездоровый «патриотизм» по поводу своего биологического вида. Это как бывает, встречаешь какого-нибудь ветерана войны – замечательный человек, защищал нашу Родину, но как зайдет разговор о чем-нибудь эдаком, ты понимаешь, что он немного расист. Для него важно не только любить свою страну, но и ненавидеть все прочие. Это страшная штука – едва ли не за каждой войной стоит такой вот извращенный патриотизм. Все люди равны, и слезы вьетнамского ребенка стоят столь же дорого, сколь и слезы карапуза из штата Кентукки. А такие вот неправильные патриоты этого не понимают – для них в своей стране и трава зеленее, и лед холоднее. Но что-то я отвлекся. Наш отец, конечно, не был таким прям серьёзно больным патриотом-расистом. Он не предлагал вешать людей на столбах, наоборот – он возродил Орден, в том числе, чтобы защищать их. Но всё равно ставил людей на ступень ниже вампиров. Для него приверженность «дневным» идеям была чем-то вроде вегетарианства у людей – он не хотел кушать гамбургер, потому что жалко коровку, которая пошла на фарш, но при всём при этом никогда не стал бы приравнивать мясоедство к каннибализму, как делают это самые сумасшедшие гринписовцы. Это, знаешь, ещё как у многих людей: «Обожаю ездить в
Мексику! Люблю их культуру, и люди там все такие приветливые! Но я все равно не хочу, чтобы мексиканцы жили со мной по соседству», – произнося эти слова, дядя попытался изобразить акцент жителей южных штатов. – И когда отец осознал, что один из его детей, по его собственному мнению, немного физически неполноценный, это отразилось и на его поведении. Чуть-чуть, самую малость. Точно так же, как я в детстве был впереди Джорджа на какой-то жалкий дюйм или секунду, так и твой дед стал относиться ко мне чуть лучше. Мне доставалось немного более зрелое и сладкое яблоко, а мой велосипед, точно такой же модели, как и у Джорджа, получал не простые, а хромированные обода. Мелочи, конечно, но твой отец все это подмечал. И каждый такой случай заставлял его ещё чуточку хуже относиться к вампирам.
– А почему вы его не обратили? Тогда и он стал бы вампиром!
– Наш отец был категорически против такого. Он говорил, что обращение слишком опасно – оно может вызвать необратимые изменения в психике ещё не окрепшего подростка. Такова была официальная версия. Сейчас я уже думаю, что твоего деда волновало не только здоровье Джорджа, но и чистота вампирской крови. Он считал обращенных своего рода бастардами нашего рода.
– Кто такие бастарды?
– Незаконнорожденные дети, те, чьи родители не состояли в официальном браке. Сейчас это, конечно, мало кого заботит, но всю историю человечества законность рождения была очень важной штукой. Бастарды, например, не имели никаких прав наследования, и их попросту не пускали в так называемое «приличное общество».
– И дед, конечно же, не хотел, чтобы его собственный сын стал бастардом… – задумчиво протянул я.
Дядя почесал затылок и добавил:
– И я все-таки тоже виноват перед Джорджем. Я никогда не разговаривал с отцом по этому поводу, хотя сам тоже замечал, что получаю больше, чем брат. Мне хотелось бы думать, что я просто был молод и глуп, но боюсь, это неправда. Я не говорил с отцом на эту тему не из-за того, что просто не осознавал, насколько сильно это ранит брата, а потому что мне так было выгоднее. Именно я получал всё чуточку лучшее, – дядя повернул голову ко мне. – Вот так вот, Сэмми, бывает. Хочется, конечно, свалить всю вину на другого, но на самом деле часто мы сами ответственны за плохое к нам отношение.
Рассказ Майка погрузил меня в глубокие раздумья. Сначала Джек, ставший мне лучшим другом, оказался убийцей. Затем Рэтл, которого я посчитал чуть ли не маньяком, на самом деле был всего лишь жертвой. Теперь вот мой папа, не захотевший увидеть сына. Кто он? Подлец, который бросил собственного ребенка в самый тяжелый для него момент? Или просто внутри взрослого мужчины все ещё сидит маленький мальчик, которого всё его детство родной отец считал существом второго сорта?
Глава 31
Встреча с мамой, пожалуй, стала последним кусочком пазла, необходимым для того, чтобы вновь собрать воедино мою обычную жизнь, которая едва не разрушилась всего несколько недель назад. Теперь всё более-менее встало на свои места – у меня был нормальный дом и даже собственная комната, я больше не страдал от постоянного голода, меня окружали люди, знакомые с моей «ситуацией» и готовые поддержать в любых проблемах, а родители теперь могли спокойно спать по ночам. Что уж там – я даже начал ежедневно выполнять школьное домашнее задание!
Мой новый распорядок дня выглядел примерно так: подъем в одиннадцать, а то и в двенадцать часов дня (да, да, все вампиры не любят вставать рано утром), завтрак, поездка в штаб Ордена. Дядя оставлял меня заниматься уроками, а сам уезжал по своим делам. Далее шла тренировка с Рэтлом часов до шести-семи, потом я слонялся по штабу до традиционного ужина в восемь вечера. Чаще всего я проводил это время с Гиком и Ли, а иногда даже с Лесорубом. Ужин длился по-разному – в зависимости от наличия или отсутствия у членов Ордена важных дел. Иногда он заканчивался уже в полдевятого, а порой мы не расходились и до двенадцати ночи. Правда, в последнем случае чаще всего мы плавно переходили от стола к диванам перед телевизором.
После ужина мы с дядей ехали домой. Иногда ту совали вместе весь остаток вечера, играя в покер, шахматы или дженгу. Пару раз дядя усаживал меня рядом с собой за компьютер и обучал азам хакерского искусства. Периодически мы сразу же от входной двери расходились по своим комнатам и больше не виделись до самого утра. У меня в спальне был собственный телевизор, ноутбук и даже Х-box, так что я мог просуществовать автономно бесконечно долгое время.
С дядей Майком жилось очень легко – он никогда ничего не навязывал и не запрещал, не приставал с расспросами, но при этом всегда был рад поговорить на любую интересующую меня тему. Но не стоит думать, что отсутствие запретов с его стороны означало наплевательское отношение к моему будущему. Он каждую пятницу ездил в мою школу – отвозил на проверку выполненные задания и привозил обратно новые. Дядя никогда не заставлял меня садиться за уроки в одно и то же время и не устраивал ежедневных проверок. Просто в один из первых дней он сел и поговорил со мной о том, как важно школьное образование. Правда, рассказывал он это совсем не так, как родители. Майк откровенно заявил, что сам он уже не помнит практически ничего из школьных курсов физики, химии, биологии, да и всех остальных предметов тоже, разве что элементарные вещи вроде таблицы умножения и основных исторических дат. Но он также добавил, что подобное обучение очень важно для развития моего интеллекта, и хоть абсолютное большинство всех этих знаний никак не пригодится мне в будущей жизни, школа научит меня думать. Свой рассказ дядя Майк подытожил фразой: «Знания уходят, а мозги остаются».
