Валерий Иващенко - Чёрная вьюга
– Истопи ты мне баньку по-белому,
– Я от белого света отвык…
Песня родилась упрямым стоном измученной души – с тем, чтобы разлиться вдруг, непостижимым образом включить в себя всю эту вселенную и что-то в ней хоть чуть-чуть, хотя бы на неизмеримо малую величину – изменить.
Застыли в изумлении галактики и созвездия, смущённо и задумчиво замерла пролетавшая мимо комета с пышным, как шлейф богини, хвостом. И даже чёрт, укравший луну с вон того небосвода, задумался о чём-то, затаившись в густой тени чёрной дыры и прижимая подмышкой замотанную в рваную тряпку добычу…
Последний раз, вскрикнув подраненной птицей, умолкла слегка расстроенная гитара. Что-то звякнуло, несколько раз булькнуло, а затем все носы уловили запах ломтика копчёного сала – с чёрным хлебом и пёрышком лука. А до ушей донёсся блаженный выдох.
– Что ж, спасибо. Молва не солгала о тебе, как это ни странно – ты и впрямь хоть и прохвост, но великий бард, – от чуть рокочущего баса этого раскатившегося голоса замершая вселенная постепенно ожила. Неслышно зашушукались болтушки-звёзды, отправилась по своему пути чуть съёжившаяся комета, и даже само время как можно тише и бесшумнее потекло как прежде.
Последним исчез чёрт. Правда, перед уходом он стыдливо вернул ночное светило на предписанное ему творцами место и даже украдкой протёр его обретающейся на кончике облезлого хвоста кисточкой. А вослед ему уже летело великое, неповторимое. Такое, что лукавого вовсе не легонько перекособочило и даже ненароком приложило о пролетавший мимо астероид.
– Я поля влюблённым постелю…
Если бы кто-нибудь догадался и сумел проследить путь шлявшегося в потёмках и прочих весьма подозрительных местах врага рода человеческого, то оказался бы он в конце концов весьма и весьма изумлён. Ибо ломаный и путаный маршрут того ненадолго прервался за тихо дремлющей пылевой туманностью, которой давно и прочно было начихать и на свой внешний, весьма растрёпанный вид, и на тусклость, и даже на то, что постепенно её оттеснили на самую окраину вселенной.
Именно здесь чёрт с несомненной сноровкой воровато огляделся и стянул с себя личину, как будто выбежавший из новогоднего хоровода мальчишка снимает с раскрасневшейся физиономии маску зайчика или мишки.
– Подумаешь, тоже мне цаца! Великий бард, великий бард… был бы умным, и до сих пор творил бы!
Сказать, чтобы облик прикинувшегося чёртом сильно изменился, так нет. Рожки стали махонькими и потешными, как у козлёнка, исчез хвост. Руки стали куда более похожи на обычные человеческие или даже скорее эльфские – тонкие, изящные ладони и пальцы скрипача или хорошего карманника. Отвратная харя теперь предстала немного более благообразной мордой, и на месте чёрта обнаружился… э-э, да это же малыш Беня собственной персоной!
– И с чего бы это Пима на музыку пробило? Да ещё и под водочку! – проворчал он и крепко задумался.
Впрочем, хватило его ненадолго. Стряхнув с себя сомнения словно воду, не слишком уж и отличимый от чёрта Бенджамин уже не кроясь продолжил свой путь. Он вышагивал меж созвездий с весьма независимой физиономией, засунув руки в карманы драных бархатных штанов, и даже что-то насвистывал сквозь нарочито щербатые зубы. Но обнаружив, что и сейчас его настиг мотивчик терзающего гитару барда, Беня старательно сплюнул трижды через правое плечо и уже молча направился дальше.
– Э, да ведь тот певун родом из того же мира, что и мои двое? – вдруг сообразил проходимец, и его вовсе не в шутку обдало жаром.
Ну да, и в самом деле проходимец – в том смысле, что под прикрытием песни и обернувшей дракона грусти Беня прошёл незамеченным почти под самым носом Пима. Куда? А вон в примерно ту сторону…
– Да чтоб вам всем кисло стало! – ругнулся он и честно попытался понять, что же за настроение вдруг обуяло многомудрого дракона.
Для вящего соответствия Беня постарался представить себя на месте того, а для полноты картины весьма разумно организовал себе пресловутое застолье. Но поскольку пить в одиночку это грех куда страшнее даже соблюдения библейских девяти заповедей, то поразмыслив немного, жестом фокусника он извлёк откуда-то из небытия великолепную парочку.
Если ошарашенный Петька смущал взор революционными шароварами и своим просто потрясающим идиотизмом, то Василий Иванович грозно хмурил бровь и многозначительно крутил ус. И вообще, новообрящие тут же уставились на сиротливую поллитру с таким грозным видом, будто тут им собрались нанести смываемое только кровью оскорбление.
– Понял, понял, – Беня покладисто поднял руки в жесте mea culpa и тут же сноровисто организовал сбитый из карельской берёзы целый ящик Столичной, приятно радующий взгляды ровным строем бутылок и своей пока затаённой мощью. Понятное дело, ко всему этому и пресловутые курка-сало-яйка…
Бедный чёрт! Знал бы он только, с кем связался! Спустя совсем недолгое время ему пришлось озаботиться и бочонком оковитой, и пластиковой упаковкой Выборовой, астраханской воблой под Жигулёвское, и даже жестяной с краником ёмкостью скандинавского Аквавита. Потому и неудивительно, что уже через всего какой-то час Беня в будённовке набекрень и с пулемётными лентами крест-накрест впалой груди слёзно умолял Чапаева записать его добровольцем в ряды Первой Конной.
– Да я любого попа за версту чую – сердцем! А давай ещё шнапса хряпнем и пойдём Зимний брать, а? Ну как же это, такое дело – и без меня обошлось? – Бенджамин искренне расстроился и даже заплакал горючими, насквозь прожигающими тельняшку слезами.
Василий Иванович ещё хмурился и сомневался, хотя сердобольный Петька и агитировал его дать шанс оказавшемуся вполне пролетарского происхождения Бене.
– Дык, комдив – ну и что с того, что чёрт? Тоже эксплуатируемый класс, как ни крути. Трудовой элемент, вот! Вечно у котлов со смолой да при сковородах, весь в чаду… Зато всех этих беляков и торговцев опиумом для народа он враз на чисту воду повыведет! – Петька покачнулся, но пролетарской чести не уронил – его разливающая сакэ рука не дрогнула даже на миллиметр.
Всех вовсе не малость передёрнуло от отвращения – рисовая водка и по жизни не обладает особыми вкусовыми достоинствами, а уж если её пить как положено, в подогретом виде – да ну, что с них, узкоглазых, взять? Азия-с!
А весёлый донельзя Беня уже доставал из небытия мексиканскую текилу и соль, объясняя, что этой смесью обычно травят тараканов или красят заборы – пять капель на ведро воды, и вообще…
Проснулся он от жуткого холода во всём теле и того мерзкого ощущения, будто в пересохшем как пустыня рту отметились все коты и кошки этой части вселенной. А ещё от непреодолимого чувства, что если он сейчас хотя бы шевельнёт гудящей исполинским колоколом мутно-зелёной головой, то весь мир взорвётся в пароксизме бухающей в виски боли.
