Анна Мичи - Шагни в Огонь. Искры (СИ)
– Что? – глухо произнёс элхе. Ноздри шевельнулись, словно вдыхая, не пьян ли собеседник, не бредит ли, перебрав вина.
– Надоела мне ваша песенка про «чужие дела»! Я сую нос, куда хочу, понял, надутый болван?
Слова сами прыгали на язык. Лицо Ацу казалось выпуклым белым шаром с чёрной макушкой и нарисованными глазами.
– Если я вижу, что какой-то много воображающий о себе идиот таскается с вытянутым лицом, когда все вокруг веселятся, то я, морской хрен, суну нос в его дела! И если я это делаю, радуйся, пламя хреново, потому что это значит, что идиот мне не по этому месту! – Тенки выразительно чиркнул ладонью по воздуху рядом с ширинкой. – Ты понял, огонь на твою голову, хреновое твоё дворянское племя?
– Я понял.
Тенки прервался на полуслове, уже набрав дыхания для новой тирады.
– Я понял, ты и впрямь любишь слово «хрен».
Интонации придурка-эльфа были загробно серьёзны. Значит, точно – прикалывается.
– Да ну тебя, – махнул нинъе рукой, шагнул, сливаясь в движении с толпой. Где-то в груди странно саднило, и очень хотелось долбануть элхе по глупой темноволосой башке.
Ацу нагнал его, пошёл рядом.
– Скоро каникулы, – обронил он словно бы без малейшей связи.
– И что? – буркнул Тенки, невольно умеряя скорость. Не хотелось подойти к ожидавшим в сторонке однокурсникам слишком рано.
– Ллия заканчивает обучение. Возвращается на Огненный.
– Кто это – «Ллия»?
– Разве я не говорил? Моя кузина.
– Да ты вообще ни хрена не говоришь! Ну, и что?
– Летом будет официальная помолвка.
– Ты ж только что сказал, она твоя кузина?!
– Да, – Ацу отвечал с таким видом, будто говорил сами собой разумеющиеся вещи.
– Помолвка – это же значит, что вы потом поженитесь?
Соученик утвердительно качнул головой.
– Двоюродные брат и сестра?!
– На самом деле наша родственная связь гораздо дальше... и запутанней. Её отец – племянник моего деда, а мать из рода Ито-Ине, их ветвь отделилась почти десять поколений назад. И наш брак должен послужить ещё одной ниточкой к упрочнению, как, собственно, и связь самих родителей Ллии.
– Ни хрена не понимаю.
– Я не удивлён.
– Ты достанешь меня ржать втихомолку.
– Т-сс, я не хочу продолжать этот разговор при всех.
– Может, всё-таки скажешь? Чётко, с толком и расстановкой? – Тенки покосился вперёд – от тройки в чёрной форме их отделяло полминуты хода.
– В нашей семье издавна заключают браки среди кровных родственников, – Ацу задумчиво коснулся мочки уха. – Чтобы сохранить древний уклад. Обычаи, культуру. Род.
Нинъе не нашёлся, что ответить. Как-то не придумывались подходящие слова. Вместо этого попробовал спросить:
– И чё, ты не можешь сам выбрать, на ком тебе жениться, что ли? Тебя это мурыжит?
Ацу качнул головой. В этом движении промелькнула тень то ли недоумения, то ли беспомощности.
– Я, по большому счёту, не имею ничего против Ллии, – выговорил он медленно. – Мы росли вместе, хорошо друг друга знаем. И всегда понимали, что когда-то поженимся.
Тенки молчал, не мешая говорить.
– Как наши родители. И как мой брат и его невеста. Это традиция.
– И что же ты тогда...
– Ничего, – ответ вернулся очень быстро. – Всё в порядке. Это ведь традиция.
Тенки больше не спрашивал. Было ясно, что Ацу не в восторге от перспектив, но в то же время у него не промелькнуло ни единой мысли воспротивиться решению родителей.
Понятие «воспротивиться старшим» вообще, похоже, не входило в моральный кодекс элхе, даже самых либеральных – что тут говорить о семье Ацу, одной из старейших среди элхеской аристократии.
Деревенщине-нинъе не стоит советовать. Не в этом случае.
Это другой мир, и так оно и останется.
К началу представления они чуть не опоздали. На такой же площадке, как у Восточных ворот, только покрашенной в тёплый глубокий жёлто-оранжевый, уже вертели факелами по пояс обнажённые парни с впечатляющей мускулатурой, двигались девушки в колоколом стоящих соломенных юбках. Тенки на мгновение забыл всё вокруг, уставившись на сцену: широкие пояса танцовщиц сидели глубоко на бёдрах, и то место, где спина переходит в нижнюю часть, только девушкам свойственный чудный изгиб попросту не позволяли оторвать взгляда. А они ещё и танцевали, извивались, крутили бёдрами, заставляя пробегать мурашки по позвоночникам зрителей.
Да, если выступление Водных было покойным течением, безбрежной величественной красотой, то Огненные зажигали в толпе пламя. Раздували огонь, символу которого поклонялись. Настоящий, не придуманный жар охватывал тех, кто наблюдал за вызывающими движениями пляски.
Девушек было пять, мужчин – трое. Волосы танцовщиц распущенными пышными облаками прикрывали спины – впрочем, ритм барабанов не позволял стоять на месте, и выкрашенные в одинаковый медно-бронзовый цвет гривы летели в танце, развеваясь в такт движению. Грудь девушек прикрывали два треугольника золотой ткани, и золото это сливалось с обнажённой загорелой кожей. В противоположность послам Водных, у которых было прикрыто тело, но выставлены на обозрение ноги, Огненные танцовщицы прятали под длинными юбками ноги, зато без малейшей застенчивости открывали всё туловище, от треугольничков нагрудника до пупка и завораживающих до потери дыхания углублений у бёдер.
Тенки не замечал течения времени, вместе с остальными пойманный в ловушку пламенного танца. Порой ощущение пляски так захватывало его, что грезилось: он сам стоит на сцене; и толпа вокруг тоже подчинялась несмолкающему стуку бамбуковых палок по натянутой коже барабанов.
Закончилось всё враз, в секунду, словно на костёр выплеснули бочку воды: парни прошлись ярким огненным колесом, мелькнули в воздухе обвязанные соломой ноги; брошенные в воду факелы зашипели, потухая; девушки закружились и рассыпались, спрыгивая со сцены в заранее приготовленные вокруг маты, лишь на мгновение показались голые икры из-под взметнувшихся юбок.
Площадка опустела, ритм барабанов исчез.
Не помня себя, Тенки захлопал – уж на что не любил бессмысленно отбивать ладони, тут не удержался. Хотелось ответить чем-то в благодарность за представление. И люди перед сценой, испытывающие те же чувства, заставили греметь Южные ворота отголосками пережитых эмоций.
– Молодцы всё-таки наши, – одобрительно отозвался Эвисто. – Показать бы это Водным, пусть знают.
– Может, они смотрели, – предположил Тардис. – На их экране, верно, тоже показывали.
Помолчали.
– Что теперь? – Эвисто огляделся – зрители потихоньку рассеивались.
