Анна Мичи - Шагни в Огонь. Искры (СИ)
– Во-первых, конечно же, размеры на продажу будут много меньше. Во-вторых, покупая подобный экран, с его помощью рассчитывают не показывать кому-то что-то, совсем нет.
– А что?
– Что?
Кажется, Ацу удалось завладеть общим вниманием.
– Смотреть, – чёрно-голубые глаза сокурсника глядели так, словно одним этим словом всё уже было сказано.
– Что смотреть? – не выдержал Тардис. – Пялиться на белый экран?
– Не спрашивайте меня как, – снова начал лекцию Ацу, – я не до такой степени осведомлён, но все экраны будут соединены и направлены на один, центральный. Этот центральный экран установят во дворце. И то, что будут «отводить» на этот центральный экран, автоматически появится на всех экранах в любых уголках Огненного материка. Хоть на севере Щинге, хоть на юге Сорэнарэ. На западе Лиссы или востоке Валиссии.
– Ну, положим, на востоке Валиссии никому не по карману такой экранчик, – не выдержал Тенки.
– Хм, звучит интересно, – признал Эвисто. – Неудивительно, что сейчас только об экране и говорят. Это же получается, наподобие «ауга-сети», только с картинкой? Стоит Хиэлие встать перед экраном, и её увидят по всей стране? И не надо ехать в столицу? – Ацу кивнул, и Эвисто с одобрением подытожил: – А эта штука и впрямь может стать вполне полезной.
– А пока что налицо полезность доски новостей, а? – усмехнулся Тардис.
– А потом и вместо доски новостей появится такой вот экранчик.
– Смотрите, начинается! – разговор прервал Химилиэ. Рука его указывала на помост: люди с площадки перед экраном исчезли, оставляя одного, пёстро одетого человека в цветах Водного материка.
Водный подошёл к переднему краю площадки, и голос его, многократно усиленный заклинанием «аитэ», разнёсся над толпой.
Тенки слушал вполуха: Водный говорил с лёгким акцентом, да ещё и, как принято, до предела закрученными фразами, и смысл доносился до нинъе с пятого на десятое, общими чертами.
– ...рады воспользоваться дарованной нам возможностью, – вещал элхе с площадки, – ...много лет суровых тренировок, отобраны лучшие... ради возможности доставить удовольствие народу Огненного... связанные столь тесной дружбой... я буду краток...
Подросток поморщился. Обычно все речи только приближались к апогею, когда звучала реплика о краткости. На худой конец, «краткость» с огромным трудом получалось отнести к вступлению – а за ним всегда следовала основная часть.
– ...необыкновенное зрелище... – так и есть, мужик и не думает закругляться, – ...прошедшие самый строгий отбор... сегодня перед вами эти танцы... юные таланты...
Ну так покажи наконец свои таланты, старый хрыч.
– ...принести благодарность всем, кто... – ага, нудное перечисление титулов и поклоны в адрес высших лиц, – а также...
Тенки глянул на каменное лицо Ацу – тот стоял как ни в чем не бывало, устремив неподвижный взор на площадку. Вот статуя хренова.
Однако и лицо у этого элхе. Иногда кажется, на нём вообще не способны отражаться эмоции, и приходится приложить немало труда, вызывая из памяти давний гнев в этих глазах, уязвлённую гордость, боль и даже призрак беспомощности.
Ведь это было, всё было, было всего лишь три года назад.
Тенки помнил.
Они никогда об этом не говорили. Никогда не вспоминали. Но иногда Тенки казалось, что подстроенная Виллиэ дуэль связала их крепче любого каната. Его, безвестного упрямого нинъе из забытой всеми валиссийской деревушки, и этого отпрыска дворянских кровей, младшего сына алорской семьи с родословной чуть ли не в сотню поколений, молчаливого обычно элхе с красивеньким бледным лицом.
– ...прощения, что заставил столь долго ожидать... – с помоста донеслись слова, похожие на плавный переход к окончанию. Наконец-то. – ...позвольте представить! Када Мирель! Када Сьюнев!
Под бурные хлопки собравшихся на помосте появились две абсолютно одинаковые девушки. Обе стройненькие, длинноногие и одетые в самый минимум ткани. Волосы их были туго стянуты на затылке и убраны, так что тоненькие шейки казались ещё беззащитнее. Сине-зелёные костюмы, облегающие, как натянутая на женскую руку перчатка, и узоры на этих костюмах только подчёркивали то, что обычно принято скрывать. Особенно обнажёнными смотрелись ноги – от горлышка до бёдер тела девушек закрывала ткань, но длинные голые ноги позволяли любоваться на себя всем желающим, и ни малейшего намёка на смущение не было на лицах представленных.
– Чего-чего? Что сейчас будет? – не спуская глаз с площадки, Тенки заехал локтём в бок стоящему рядом элхе.
– «Танцы под водой и на воде», – ответил тот, обратив на сокурсника слегка удивлённый взгляд. – Не слышал разве?
– А где вода-то?!
Словно отвечая недоумению Тенки, белый покров площадки неожиданно стал светлеть и растворяться, будто повиновался плавным размеренным шагам покидающего помост человека. На краю полупрозрачной площадки застыли в сложных позах две девушки, переплетая руки и ноги так, что казались единым целым; и одинаковые костюмы ещё более усиливали впечатление однородности.
За помостом зашумело.
– Ух ты! – Тардис озвучил восклицание Тенки: из четырёх углов ставшей окончательно прозрачной площадки – или нет, уже ясно, в высоту больше человеческого роста внушительной коробки – хлынули струи голубоватой, блестящей в солнечных лучах воды. Уровень жидкости стремительно повышался, а девушки всё так же неподвижно стояли на краю бассейна, словно вырезанные из желтовато-белой слоновой кости статуэтки в сине-зелёных нарядах.
Толпа восхищённо загудела: экран за спинами девушек замерцал.
Тенки сощурил глаза, пытаясь разглядеть колеблющееся изображение, наконец сообразил: экран показывал поверхность воды, тот же самый бассейн, только сверху. Голубая жидкость плескалась, закручиваясь маленькими воронками, по дну разбегалась рябь солнечных зайчиков.
Прозрачная коробка наполнилась быстро, за считанные минуты. Девушки разогнулись, выпрямились, глянули на толпу – и обратили лица друг к другу.
– Эй! – раздался сложенный их голосами общий вопль, и, изогнувшись, абсолютно одинаковыми движениями представительницы Водных полетели в бассейн.
Теперь Тенки понял, к чему были «танцы под водой и на воде». И слова Водного о «юных талантах». И упоминание многих лет «суровых тренировок», и фраза о «строгом отборе».
То, что творили две девушки в воде, не удалось бы изобразить больше никому. Никому и никогда, потому что не могла же природа снова создать два таких одинаковых, таких равных, угадывающих каждое движение друг друга, синхронных до малейшего жеста существа? Ведь не могла же повториться, вдыхая жизнь в подобные совершенно ничем не отличающиеся тела?
