Евгений Шепельский - Имею топор — готов путешествовать
—Да.
—Вы говорили, что бывали тут много раз...
—Да.
Какой, однако, романтический разговор. Я подумал вставить в следующее «да» что-то вроде «Клянусь своей селезенкой, красотка!», хрипло загоготать и подкрутить несуществующий ус, но эльфийка погрузилась в молчание.
Вот зачем она четыре дня подряд задает мне одни и те же вопросы? Уверен, с памятью у нее все отлично. Тогда зачем? Сама ищет повод для разговора? Ну же, давай, расскажи мне про Витриум, про сонные лесные реки, про сладкозвучных канареек и про непуганую дичь... А я в ответ загну про свои приключения, например про то, как я две недели отсиживался в лесу, облившись «канавным экстрактом номер восемь», и как оставил часть задницы в зубах у кроутера. Глядишь, так и разговоримся.
Черт, острые уши! Как же я раньше не... Она убрала волосы в хвост, обвязав его серебряной тесьмой. Ну совсем как Имоен. До чего странное совпадение! Эй, а может, она таким образом подает мне знаки? Мол, давай, Фатик, бери удачу за рога, пока у тебя собственные не выросли: Только при чем тут клинок?
Я запутался. Никогда не понимал знаков, которые подают женщины, а если женщина-эльфийка, не обладающая даже зачатками чувства юмора, то, видимо, дело швах: она подает знаки, которые исключают друг друга. Или это я дурак, что не могу их верно истолковать? Вообще, многим женщинам кажется, что любой мужчина способен прочитать знаки, которые они расточают. Как же, сейчас! А потом сыплются обиды от непонимания: «Я же ему ясно показала!» Только ты сделала это на своем женском языке, девочка. Нормальный мужчина глух к этому языку. Ну а кроме всего прочего, от близости женщины у нас иногда напрочь отмирает ум (да-да, у мужчин есть ум, вернее, он попадается — как исключительная редкость).
Дальше мы ехали в молчании, не соприкасаясь бедрами, локтями или коленками. Солнце медленно всползало на небосвод, горы Галидора проступили на горизонте бледно-синими силуэтами. Я косил одним глазом на дорогу, а другим — на однотонные, обтягивающие штанишки и легкие сапожки эльфийки, иногда поднимаясь к прикрытой камзолом груди, хотя это зрелище волновало меня слишком сильно. Кажется, добрая фея оглядывалась по сторонам.
По сторонам, точно: она вдруг ахнула, привстала и указала куда-то рукой:
—Что это?
Ярдах в ста перед нами виднелся холм, окутанный легким утренним туманом. На нем высился менгир с плоской вершиной. Менгир хорошо обжитой, поскольку к нему была прислонена лесенка. На вершине, задом к нам, раскинув руки ладонями кверху, застыл седоволосый человек в длинном балахоне из старой мешковины. Монолит окружали деревянные столбы разной высоты числом около тридцати. Они были увенчаны плетеными насестами, в которых, точно курицы-наседки, устроились люди — все как на подбор бородачи и оборвыши. В стороне виднелись скопища дрянных глинобитных лачуг и зеленые клочки огородов.
—Отшельники, — лениво отмахнулся я. — Встречают новый день в хитрых позах или что-то подобное. Медитация, очищение разума на пустой желудок. Как, интересно, они доперли сюда столько бревен?
—Целая деревня отшельников? — удивилась эльфийка. Она приподнялась, очаровательно вытянув шею. Уши, поймав солнечный свет, немедленно стали розовыми.
Я передернул плечами:
—Тоже в первый раз такое вижу, но, может, они поняли, что поодиночке быстрее сходят с ума, и решили оттянуть неизбежное.
Мы приблизились на расстояние броска копья. Патлатые бородачи сидели с закрытыми глазами, сложив, а вернее, вывернув ноги по-восточному. Ей-богу, убил бы того, кто придумал эту дурацкую позу! Главный на верхушке менгира — хилый, заросший седыми космами мужичонка, поворачиваясь на стороны света, изрекал какой-то утробный звук типа «оооооммммм!», бородачи старательно повторяли его, вытягивая губы трубочкой. Что-то странное было в позе главаря, что-то знакомое... Неприятный холодок прополз по моей спине. Я спешно достал подзорную трубу Крессинды и прислонил к глазу. Главарь как раз поворачивался в мою сторону...
Глаза его были зажмурены, лицо украшала спутанная борода, но по кривому шраму на лбу я сразу узнал Даргонзанда Орлина Триста. Личный пророк и чародей фрайторского сатрапа, за особые добродетели приговоренный им к смерти, он нанял меня проводником в Пустошь чуть более шести лет назад. Сначала он искал развалины древних городов, чтобы создать в одном из них храм новой веры. Искал упорно, несмотря на мои заверения в том, что города, может, и есть, но лежат под таким слоем почвы и окаменевшего ила, что на их раскопки потребуется десять лет работы. Я — чистая душа! — посоветовал ему организовать храм в самой Хараште. На это был дан исчерпывающий ответ: «Слишком много взяток». Гм, тоже верно. Потом мы бродили по Пустоши, Даргонзанд был занят поисками удобного места для храма. Однажды перед костром он признался, что хочет основать в Пустоши, подальше от загребущих лап хараштийских чиновников и ока стражи «Храм просветленных пророков». Частичное просветление — за полтора года, окончательное и бесповоротное с полным обновлением нравственности — за три. Пророки с гарантией! Я озвучил вопрос: понадобится ли для окончательного просветления переписать на владыку все имущество? Он кивнул: разумеется. И добавил в особом припадке откровения (мне кажется, он просто держал меня за варвара-придурка, который все равно ничего не поймет, а если и поймет, то не запомнит), что подобными вещами занимался при сатрапе, но переусердствовал; трое просветленных покончили с собой, но один, на беду, оказался слишком знатного рода. Неувязочка, которая чуть не стоила ему живота.
Ночью я легонько стукнул его по башке и надежно привязал к менгиру, заткнув рот. Денег с Даргонзанда я не взял. Он прожигал меня взглядом, когда я уходил. Про этот случай я не рассказал никому, даже дедушке Трампу. Как я уже говорил, приключения дурно пахнут, и еще от них растут волосы на ладонях.
Вот же гад, отвязался!
Более того, он таки создал школу пророков, и теперь рядом с ним тридцать человек, послушных его воле!
Я поднес палец к губам и легонько стегнул лошадей. Виджи недоуменно нахмурилась, но промолчала. Мы тихо — топ-топ, топ-топ — уже начали огибать менгир, когда нелегкая направила ветер нам в лицо. Через миг Олник звонко чихнул. Лошади разразились ржанием.
Все прошло бы нормально, не вздумай я поднять голову... Сущая глупость — поднять голову, чтобы проверить, не заметили ли нас сверху, в то время, когда самым умным было бы продемонстрировать Даргонзанду свой затылок. Наши глаза встретились. Он узнал меня мгновенно и страшно закричал.
Клянусь вам, это был вопль баньши. Нутряной, яростный и посылающий гибель. Наконец в нем прорезались членораздельные слова:
