Вера Школьникова - Стрела на излете
Береговому братству приказано было патрулировать берега Ландии, чтобы ни один корабль не ушел. Тейвор боялся, что государыня покинет обреченную страну. На корабли поставили новые бомбарды, специально для морских сражений отлитые. Но до боя дело не дошло, военных кораблей у Ландии не было, а торговые ладьи держались на приколе, и носа не смели высунуть на большую воду, как только завидели на горизонте имперские корабли.
Конница рассекала Ландию заточенным клинком, стремительно, не отвлекаясь на мелкие стычки. Тейвор понимал, что для победы ему необходимо захватить столицу и государыню Ирию. Никакого войска не хватит, чтобы гоняться по здешним лесам за недовольными крестьянами. О недобитках пусть голова у того несчастного, что сюда наместником поставят, болит, а военачальнику нужна чистая красивая победа.
Понимал это старший воевода, возглавлявший дружину государыни, а в военное время, чего уже сотни лет не случалось, и народное ополчение. Потому в бой не ввязывался, стягивал все силы к Ладоне, защищать дворец. Хоть и видел уже - бесполезно. Раз государыня отказывается бежать, то можно хоть сегодня сдаваться на милость победителя. Даже если чудо случится, и плохо обученные крестьяне вкупе с малочисленной конной дружиной справятся с первой волной захватчиков, империя их измором возьмет. Им новых солдат брать неоткуда, а у короля Элиана подданных много, вон, даже прокормить всех не в состоянии, на разбой посылает, соседей грабить. Подтянутся пешие отряды, подвезут новые бомбарды, одного залпа хватит, чтобы разнести деревянные стены в щепки.
Не выдержал он даже, спросил государыню, чего ради они насмерть стоять собираются, если все равно обречены? А она и отвечает, что ради чести. Мол, эльф свою честь в этой битве потеряет, хоть и победит, а они проиграют, да останутся в летописях для потомков примером, как достойно жить и умирать следует. А Семеро все видят, хоть и не вмешиваются в дела земные, и рано или поздно Элиан за разбой ответит, не перед людьми, так перед Творцом.
***
Ночь выдалась безлунная, беспросветно темная. Звезды спрятались за облаками, ни проблеска. Всю неделю накрапывал унылый серый дождь, обычный для этого времени года. Отсырели драпировки на окнах и шерстяные плащи воинов. Государыня сидела у самого очага, ноги укутала одеялом, на плечи накинула теплый платок, в кубке дымилась медовая сыта, и все равно она не могла согреться. От сырого холода, сковавшего спину, не помогал ни огонь, ни теплая одежда, ни горячее питье. Страх - вот что было подлинной причиной охватившей ее дрожи, а от этого холода может спасти только надежда. Но надеяться было глупо.
Неделю шел дождь, и неделю вражеское войско стояло под стенами ее дворца. Словно небо оплакивало Ладону вместе с государыней. Только в отличие от небес, ей нельзя было дать волю слезам. Лишь ночью, сжав зубами подушку, тихо, чтобы не услышали девушки-прислужницы. Государыня не плачет и не ведает страха. А что холодно - так это такое унылое выдалось лето.
Ирия пригубила горячий напиток и отставила кубок - медовый настой туманил голову, а она не могла себе этого позволить. Высокая светловолосая женщина подошла и забрала кубок, отставила его в сторону:
- Я сварила вам карнэ, государыня. Этой ночью все равно не придется спать, - подол ее черного траурного платья легко шелестел по деревянным половицам.
Риэста, хоть и прожила большую часть жизни в Виастро, карнэ заваривала по кавднскому обычаю, как принято в портовых городах, где она выросла. От пряной горечи свело скулы, но второй глоток пошел легче, а после третьего Ирия перестала замечать горький вкус, и маленькая чашка быстро опустела. В Ландии карнэ пили редко, а варили и вовсе по-своему - измельчали сухую траву в порошок, заваривали горячим козьим молоком и сдабривали медом.
Заезжие купцы из Кавдна только руки к небесам возводили при виде столь вопиющего непотребства! А дедушка нынешнего Владетеля даже запретил продавать благородный напиток этим варварам! После его смерти про запрет благополучно забыли, но при случае не забывали возмутиться, а в порту в тавернах, где варили карнэ по южному обычаю, вешали специальный знак - перечеркнутую крестом кисточку для взбивания в пену травяного порошка.
Ирия встала и подошла к окну - внизу багряными сполохами колыхались на ветру отблески факелов. Она задернула занавесь и обернулась к Риэсте:
- Они готовятся атаковать.
Женщина кивнула:
- Да, я видела утром подошло подкрепление.
Ирия вздохнула - этим утром воевода предпринял последнюю отчаянную попытку уговорить ее покинуть обреченный дворец и попытаться скрыться. Морской путь перекрыли, но можно было прокрасться в Айон по суше, а уже оттуда уплыть на Острова, или скрыться у варваров. Она снова отказалась, но приказала вывести подземным ходом своих прислужниц. Девушки рыдали, но возражать государыне не посмели. И только Риэста отказалась уйти. Лорд Айвор представил Ирии свою тётю вскоре после злополучного сватовства. Уже было понятно, что грядет война, семье покойного графа Виастро было опасно оставаться в обреченной Ландии. Вдову Вильена с детьми Айвор переправил назад в империю, в Инванос - Эльвин обещал им защиту, но Риэста отказалась возвращаться. Она покачала головой, улыбнулась племяннику и спокойно объяснила: "Я устала бегать, Айвор. Там ничего не осталось, только воспоминания, а здесь хотя бы есть море. Холодное, неласковое, но я рада и такому".
Но с началом военных действий бывший посол перебрался во дворец, а оставаться одной в пустом особняке было небезопасно, и Айвор попросил у государыни место в свите для своей родственницы, и она была только рада, что согласилась. Риэста распространяла вокруг себя прохладное, невозмутимое спокойствие, действующее на перепуганных девушек-прислужниц лучше любого успокоительного отвара. Ни страха, ни обреченности, ни гнева. Словно и не стояли под стенами враги, словно не она только что потеряла все то, что им лишь предстоит потерять. Видя Риэсту, Ирия словно заглядывала в свое будущее, но странным образом это успокаивало, отгоняло на мгновение липкий холодный страх, в котором она не смела признаться даже самой себе.
Айвор приходил теперь каждый день, и самый строгий блюститель старинных обычаев не нашел бы в том ничего дурного - племянник навещает вдовую тетушку. Было теперь, правда, не до песен, он приходил обычно вечером, отстояв свое на стенах, наравне с рядовыми дружинниками, и от усталости чуть не падал. Но прочитав ее взгляд, все равно брал в руки лютню и играл что-то веселое, освежающе легкое, как весенний морской бриз, впервые ворвавшийся в раскрытое окно после долгой унылой зимы.
