Лиланд Модезитт - Инженер магии
— Шел бы ты в купцы, Доррин, — усмехается Виллум. — Славно торгуешься, у тебя по этой части природный дар.
— Ты мне льстишь, почтеннейший.
— Едва ли. Похоже, ты знаешь, что чего стоит. Говори, сколько ты хочешь. Но имей в виду, насчет трудных времен я не шутил и заплатить много не смогу.
— Много и не запрошу. Думаю, ты сможешь выручить за каждую по полсеребреника, а то и шесть медяков.
— Шесть — это ты загнул. Могу предложить серебреник за все три штуки.
— Мало. Серебреник и два медяка — это еще куда ни шло.
— Три штуки мало. Была бы партия побольше...
— Я могу сделать еще два комплекта. Как тогда насчет трех серебреников с половиной?
— Я бы дал, но... — Виллум пожимает плечами. — Ты же не сможешь смастерить их к завтрашнему дню.
Доррин хитро улыбается, и лавочник качает головой:
— Приятель, только не говори, что они у тебя уже готовы.
— Я тут подумал... — говорит Доррин с кривой усмешкой и, не закончив фразу, достает из второй сумы шесть игрушек.
Виллум осматривает их тщательнейшим образом и удовлетворенно кивает:
— Хорошая работа, парень, просто отменная, — он кашляет. — Роальд, принеси три с половиной.
Приказчик огибает Виллума и, стараясь не смотреть на Доррина, скрывается в задней комнате.
— Возможно, меня заинтересовала бы еще какая-нибудь диковинка, но ближе к весне, — произносит Виллум.
— Можно подумать, — говорит Доррин. Голова его раскалывается, поскольку у него имеются две старые модели, которым не нашлось применения. — Пожалуй, я за это возьмусь.
Боль унимается, но лишь слегка. Не худо, чтобы кто-нибудь торговался за него: торговаться не лукавя нельзя, а для него даже намек на ложь оборачивается сильной болью.
Вернувшийся Роальд передает монеты Виллуму, который кладет их на прилавок. Он по-прежнему держит в руках дубинку, но уже не так хватко.
— Вот твои серебреники, Доррин.
— Спасибо, мастер Виллум.
Роальд отводит от Доррина глаза, а тот, перекинув пустые теперь сумы через плечо, проходит мимо жаркого очага и выходит на холод.
На улице юноша призадумывается. Теперь, раз уж он по-настоящему занялся продажей игрушек, не стоит ли ему последовать совету Квиллера и вступить в Гильдию?
Вздохнув, он поворачивает Меривен в сторону гавани.
В порту Дью всего три причала, и у начала центрального из них находится здание Портового Совета — серое деревянное строение в два этажа. Рядом, в похожем на сарай доме поменьше, располагается Гильдия. Привязав Меривен у дальнего конца перил, юноша бредет по раскисшему снегу ко входу. Если в верхнем Дью снег плотный и скрипит под ногами, то здесь он тает, хотя море задыхается от плавучих льдин. Из-за них причалы пустуют. Пробиваться сквозь льды рискуют лишь самые опытные и отважные капитаны.
Открыв сосновую дверь, Доррин топает ногами, отряхивая налипший снег, и озирается, старясь приноровиться к тусклой лампе. Поскольку ему неизвестно, чего здесь можно ожидать, посох находится при нем.
Седовласый мужчина, забрасывавший уголь в печку, распрямляется и спрашивает:
— Кого ищешь, парнишка?
— Я не знаю. Квиллер сказал, что мне нужно обратиться сюда.
— Квиллер? Чокнутый игрушечник? А зачем он тебя сюда послал?
Закрыв печную заслонку, человек в толстом синем свитере и теплых штанах подходит к Доррину поближе.
— Он сказал, что коли я занят ремеслом, мне надо вступить в Гильдию.
— А кто ты таков?
— Меня зовут Доррин, я подмастерье у Яррла.
— Яррл отродясь не состоял в Гильдии и не может считаться поручителем, — седовласый вздыхает. — И с чего вообще тебе приспичило вступать, коли ты подмастерье?
— Я еще делаю и продаю игрушки.
— Вот как? — голос гильдейского писца звучит резче. — И кому?
— Ну... пока только Виллуму.
— А... тогда все в порядке. Он член Гильдии и... Да, пожалуй, коли он твой покупатель, это можно рассматривать как форму поручительства. Ты правильно сделал, что решил вступить. Ну а игрушки... Я думаю, это низшая ступень, так что ты не разоришься. Четыре медяка в год — пока ты не станешь продавать больше, чем на десять золотых. Тогда, но уже в будущем году, плата составит серебреник.
— Нужно ли мне ставить подпись на пергаменте, господин?
— Какие тут у нас господа? Хастен меня зовут. А ты что, грамотей?
— Не без того. Читать и писать умею.
— Вот те на! Никак не думал, что Яррл из таковских.
— Имеет ли значение то, что я еще и ученик целителя?
— О, так стало быть, ты и есть тот самый.... Мне следовало бы догадаться по посоху. Нет, это значения не имеет. Никакого. Деньги у тебя с собой?
Доррин отсчитывает четыре медяка.
Писец шарит на столе, пока не находит перо и квадратный лист пергамента.
— Так... «Вольный ремесленник До...» Ты знаешь, как точно пишется твое имя? То есть это я чушь сморозил, конечно, знаешь, но продиктуй по буквам.
— Д-О-Р-Р-И-Н.
Юноша еще держит в руках монеты и старается не хмуриться, но его смущает исходящий от писца ощутимый страх. Хастен вручает Доррину документ.
— Это квитанция об уплате в установленном порядке гильдейского взноса.
— Спасибо, Хастен. Я как раз и хотел, чтобы все было сделано в установленном порядке.
— Хорошо бы и все этого хотели. Всего доброго.
— Тебе тоже, — говорит Доррин, понимая, что разговор окончен. Он поворачивается и выходит. Чем он так напугал этого старикана? Может быть, все дело в истории с Нисо? Но ведь люди, надо думать, и раньше убивали грабителей.
Меривен недовольно ржет. Доррин вставляет посох в держатель и садится в седло. Ему придется не просто чистить лошадку, но и соскребать со шкуры, особенно с ног, налипший снег и ледяную корку. А потом работать допоздна — дел в кузнице невпроворот, и ему надо наверстывать упущенное время.
Впрочем, когда это он работал не допоздна?
LXVIII
Слабый огонь в старом, закопченном очаге перевалочной станции лишь слегка согревает полукруг спальных мешков. У единственного, наполовину прикрытого ставнями окна сидит часовой, наблюдая за заснеженным склоном и полоской каменной стены возле дороги. Рядом прислонен лук — правда, со снятой тетивой.
— Пропади пропадом, это патрулирование... Шастаем невесть где, по уши в снегу... Морозим мокрые задницы да гоняемся за призраками. А кругом только сожженные хижины да овины... — ворчание доносится от ближайшего к огню спального мешка.
— Заткни пасть, Ворбан. Хочешь отморозить свой поганый язык, так высунь его и сиди тихо, пока он не превратится в сосульку.
— Вы все разбились на пары и друг друга греете. Вам эта сволочная зима побоку, а я тут один мерзну.
