По извиистым волнам (ЛП) - Лейн Вал И.

— Катрина! — позвал меня один из друзей. Я даже не могла узнать их голоса. Я боролась с голосом в голове, зажмурив глаза, чтобы отогнать вой сирены. Я не могла его пересилить, но я могла отвлечь его. Итак, я переключила внимание, споря с ним до тех пор, пока он больше не захотел убеждать меня править морями. Вместо этого я перенаправила его, позволив ему говорить мне свои темные истины и напоминать мне о монстре, которым я никогда не хотела становиться.

«Ты оставила Майло в мире, где он будет каждый день сражаться, пока смерть, наконец, не заберет его, старого, иссохшего и одинокого».

Я покачала головой в ответ на это болезненное обвинение, проглотив его, как горькое лекарство. Моя сирена продолжала. И я охотно слушала.

«Ты разрушила его жизнь, так же как твоя мать разрушала всех вокруг себя. Ты позволила своему сердцу предать его, и он никогда не простит тебя за это.»

Я проглотила ком в горле и открыла глаза, когда на них навернулись слезы. Может быть, русалки слишком упрямы, чтобы плакать, но я все еще наполовину человек, и эта часть меня не такая жесткая.

«А теперь ты убила свою собственную плоть и кровь. Мы обе знали, что ты не умеешь держать руки в чистоте.»

Хвост дернулся вперед-назад, грудь сжалась, наполнившись соленым, влажным воздухом, а лицо обожгло жаром. Я никогда не хотела всего этого.

«Все это разрушение. Вся эта разруха. Все это разорение. Посмотри, что ты натворила. Ты становишься прекрасной сиреной.»

Вот и все. В тот момент, когда источник слез, который я копила, вырвался на свободу, хлынул из моих покрасневших, усталых глаз, не останавливаясь. Словно прорвало плотину, поток моей печали и гнева было не остановить. Реки ярости хлынули из меня, выплескиваясь из сердца в океан сквозь слезы. И когда мои слезы упали в морскую воду внизу, смешавшись с океаном, я почувствовала мгновенную внутреннюю связь. Я почувствовала силу, не похожую ни на какую другую.

Я подумала о полуночных водах, окружающих меня, как о красках под моей кистью. Я представила, как могла бы придать им форму, двигать ими и управлять ими. И, проливая русалочьи слезы, я это сделала.

Испустив оглушительный крик, который заглушил даже самые громкие волны и раскаты грома, я запрокинула голову, чувствуя, что теперь контролирую океан вокруг себя. Вода подо мной накрыла меня, как пенящийся трон, поднимаясь все выше, пока я не увидела бушующее море внизу. Оно подняло меня, когда я закричала, отголоски моей боли перекрывали волны.

Я разогнала волны, обнажив поверхность воды, как разрыв ткани. Я изобразила, как вода разделяется, создавая воздушный канал, который по спирали опускается до самого дна океана. В другом уголке сознания я приказала морю забрать трезубец обратно, спрятать его там, где никто — ни человек, ни русалка, ни кто-либо другой — никогда больше не сможет до него добраться.

Вода поднялась, закружилась, как маленький циклон, рядом с Беллами и вырвала трезубец из его рук. Я нарисовала трезубец далеко отсюда, погребенный под самим морем. И с этой картиной в сознании, когда слезы все еще текли по щекам, и не было никаких признаков того, что они остановятся, вода обхватила трезубец, закручиваясь вокруг него и унося его вниз по желобу, который я проделала в океане, пока он не достиг дна, такого глубокого, что я едва мог его разглядеть. Вот оно.

Сотрясая землю, вода прорвала морское дно, образовав могилу, в которой трезубец будет лежать до скончания веков. Собрав последние силы своего разума, я приказала водам похоронить трезубец на глубине, которую даже я не могла себе представить. И я со смешанными чувствами наблюдала, как океан делает то, что я ему приказываю.

Вода яростно хлынула обратно, закрывая расщелину, и я почувствовала, что отпускаю ее, изнемогая от усилий. Я упала в волны, когда гребень, державший меня, уменьшился и опустился ниже. Бушующий шторм утих как раз в тот момент, когда море поглотило трезубец, похоронив его на много миль под песком, чтобы он навсегда остался там под сокрушительным давлением океана.

У меня даже не было сил пошевелить хвостом, чтобы удержаться на плаву, а мои израненные легкие были на пределе. Моя картина была закончена. И я наконец-то, наконец-то перестала плакать.

43. Веселый Роджер

Майло

Я мучительно наблюдал, как Катрина и остальные исчезли у меня на глазах, оставив меня стоять в пустой лодке, а вокруг гремели пушки. Я нырнул в воду, едва увернувшись от пушечного ядра, которое разнесло в щепки маленькую деревянную лодку. И затем, не имея иного выбора, кроме как помочь Беллами, как он помог нам, я поплыл к сражающимся кораблям. Потому что ради чего еще мне оставалось жить сейчас?

Когда взбирался на борт испанского фрегата, мои мысли были полны мучений. Я знал, что это случится. Знал, что она уйдет. Но и представить себе не мог, что это будет так тяжело. Я знал, что она вернулась туда, где должна была быть, она была далеко от всего этого. Я должен был довольствоваться этим. Но я не был доволен. Я был полностью и бесповоротно уничтожен.

Катрина была права. Любовь к ней уничтожила меня. Потому что любить ее всегда, всегда означало потерять ее.

Я потерял себя давным-давно, и она просто забрала с собой последнюю частичку меня. Так что я даже не помнил, как штурмовал корабль и уничтожал всех врагов на своем пути. Это было не более чем размытие стали и крови. И когда сам капитан подбежал, чтобы бросить мне вызов, я поприветствовал его с той же непреклонностью, не обращая внимания на раны, которые я больше не чувствовал. Возможно, мы сражались секунды или минуты. Это не стоило внимания.

То есть до того момента, как его лезвие рассекло мой левый глаз. Я вскрикнул в ответ, но даже не смог справиться с болью. Словно для того, чтобы покончить со шрамом над глазом, удар мгновенно ослепил меня. В здоровом глазу отразились красные отблески, а по лицу потекла густая кровь. С этого момента я понял, что уже никогда не буду прежним.

Еще одним взмахом меча я нанес смертельный удар капитану испанского корабля. Мой клинок глубоко вонзился в мышцы и кости, дойдя до позвоночника, и полностью вошел в спину и вышел из нее. Я видел, как он соскользнул с меча и ударился о палубу, когда свет исчез из его изумленных глаз. Это было быстрое и чистое убийство.

Но в моей душе не было ничего чистого. И впервые мне было все равно. Поэтому я еще глубже погрузился в грязь, опустившись на колени рядом с безжизненным телом капитана. И я вонзал в него свой меч снова и снова, с каждым ударом свежая кровь брызгала на меня, как капли дождя, смешиваясь с багрянцем, все еще стекавшим по моему лицу. Что-то овладело мной, и я не мог этого остановить. И когда подумал о том, что снова застряну здесь, в этом Богом забытом месте и времени, наносил удары все сильнее и быстрее, пока живот мужчины не превратился в кровавое месиво.

А потом я взглянул на «Вдову», где Беллами стоял на корме, наблюдая за этой катастрофой в море. Он видел все. Он видел, как исчез трезубец, видел Катрину и мое неистовство. Это было более чем очевидно по серьезному, но озадаченному выражению его лица, когда корабль готовился к отплытию.

Он взглянул на мертвого капитана, затем на меня, прежде чем склонить голову в мою сторону. Это показалось мне кивком уважения и своего рода братским заверением. И это было все, за что мне оставалось цепляться, чтобы хоть как-то прийти в себя. Этот Беллами никогда бы не понял, что именно только что произошло. Но и не забыл бы этого никогда.

Когда я отступил назад, на моей тунике расплывались алые пятна, на корабле воцарилась тишина. Те немногие, кто остался из команды, смотрели на меня, не веря своим глазам, с поднятым оружием, но не двигались, не смея приблизиться к этому задыхающемуся, полуслепому, залитому кровью маньяку, стоящему над их изувеченным капитаном.

— Вот ваш капитан! — крикнул я команде. — И как же вы, ребята, вернетесь к своему королю, или губернатору, или коммодору, или какому бы то ни было ублюдку, которому вы слепо подчиняетесь, и с наглым видом объясните, что не смогли защитить его или его корабль?