Ирина Якимова - Ex ungue leonem: по когтю льва
— Рано! — слабо отнекивалась Марсия. — После всего, потом…
— «Потом» может не быть, Марсия!
— Сегодня такое небо тяжёлое! Плохая ночь, плохой город! Лучше потом, в светлой Доне… — неуверенно. Николас, не слушая, снова потащил её к дверям. Теперь девушка подчинилась.
— У меня даже платья красивого нет! — раздалось напоследок, и они скрылись за стеной дождя.
Экипаж Винсента остановился на подъездной дорожке дома. Винсент проводил почтенную гостью — Адору Рете в дом, сам же не зашёл. Он обошёл дом и остановился у входа в подвал. Здесь он долго стоял, собираясь с мыслями, заранее расставляя границы эмоциям. Снова и снова он повторял, что скажет сейчас Мире. О жестокости добровольного затворничества. О бессмысленности одинокой войны. О разрушительной силе и абсолютной власти мести. И о том, что эта месть — безумие, безумие, безумие… Потом он скажет о близящемся лете. О ярком, жарком солнце. О любви, для которой всё ещё открыто её сердце, несмотря на корку льда на нём. О жизни, к которой вампирша всё ещё может вернуться…
— Ты говорил с Мирой? Давно?
Тони, только что приехавший из Доны, заметно устал, но находит силы на разговор:
— Перед отъездом. Она завершает дела в Доне, чтобы быстрее приехать сюда.
— Я слышал, она согласилась прийти к тебе в лабораторию…
— В последний момент она отменила визит. Тебя интересует её физическое состояние?
— Безусловно.
Тони вздыхает, раздумывая, затем кратко сообщает:
— Эрик осматривал её около двух месяцев назад. Но Мира взяла с него слово, что он не скажет никому. Я сумел разговорить его совсем недавно.
— Ну?
— О, — Тони опять вздыхает. — Ты лучше сядь.
— Мало что может меня удивить после того, что уже произошло. В чём дело?
— Болезненный вид Миры, раздутый живот мы прежде связывали с платой за способности кукловода, но это не так. Эрик сказал, печень не увеличена. Он предположил, что в полости живота скопилась свернувшаяся кровь. При ранении порвался крупный сосуд, ослабленный организм вампирши не смог потом избавиться от ненужной жидкости.
— То есть её состояние не так опасно, как вам вначале представлялось?
— Да! И главное, Габриель сообщала, что в крови Миры снова есть клетки, способствующие исцелению.
— Что?! — он чувствует, что его губы растягивает радостная, глупейшая улыбка. — Не может быть! Мои молитвы всё же услышаны! Миру можно исцелить?
— Тогда, два месяца назад, клеток было маловато для исцеления…
— А сейчас?
— А сейчас… Сейчас Мира отказывается от осмотров и не даёт ни капли своей крови для исследования. И Габриель запретила говорить о её открытии.
— Почему? — Тони опускает глаза, и это не проходит незамеченным для Винсента. — Что… что вы ей наговорили?
— Ничего. Просто Мира… она… — и ты тоже наверняка видишь это! — сама стремится к смерти. Ей не нужно исцеление. Она жаждет забвения. Покоя…
Пробило полночь. Холодный дождь с мрачной злобой бил портик над входом в дом Вако. В саду послышались весёлые голоса: возвращались Николас и Марсия. Скоро голоса стихли, немного погодя главная дверь отворилась: это Давид Гесси собрался ехать в тайное хранилище Ордена в Карде. В саду он встретил Дару Меренс. До Винсента долетел обрывок их разговора.
— Возьми меня с собой в хранилище, — просила охотница.
— Оставляешь гостей дома скучать без хозяйки… Зачем?
— Хочу выбрать лучшее оружие.
Гесси вздохнул:
— О, Дара!
Разговор стих. Остался лишь шум дождя. Тогда Винсент отворил дверь, ведущую в подвал, и шагнул за неё, во тьму.
Сто лет назад Дамиан Вако, супруг незабвенной Регины, использовал подвал собственного дома в качестве лаборатории. Тот предок Винсента был странным человеком, приверженцем мистицизма, и баловался оккультными науками. Стены помещения, поделённого на несколько камер, когда-то были испещрены алхимическими символами. Дед Винсента боялся их и однажды собственноручно замазал зелёной краской, но кое-где они всё же остались. Правда, сейчас их не было видно. В подвале было темно, как в подземельях Дэви, о которых столько говорилось наверху. Где-то в этой сырой и тяжелой темноте пряталась вампирша. Она, несомненно, уже заметила, что в её логово кто-то зашёл, но не торопилась обнаруживать своё присутствие.
И Винсент не торопился звать её. Пока он не мог хотя бы определиться со своими чувствами к Мире. Жалость. Злость. Злость. Жалость. Злость. Что Мира делает?! И… что делать ему?
Винсент прикидывал: не принести ли с чердака гроб и не запереть ли в нём вампиршу. Пусть отдохнёт пару дней, может, ей удастся примириться с собой. О, если б это помогло отрезать Миру от кукол, вытягивающих силы из вампирши! Но тут это средство бессильно, тут бессильны все средства…
Потому что Мира просто не хочет жить.
Он скрипел зубами от злости, он сжимал кулаки в бессильной ярости. Нет, увы, он — не тот, кто способен вернуть её к жизни. Не тот, и никогда не был Тем, как бы ни тешил себя этой мыслью. Запрет на чувства, кроме братско-сестринских — вечная стена между ними. Стена отбрасывающая тень на обоих, и эта тень словно загрязняет, не даёт прорасти ничему светлому, ничему исцеляющему… Настанет ли миг, в том мире или в этом, когда они без опаски и без лжи посмотрят друг другу в глаза?
…Прибывший из Доны поезд совсем скрылся в клубах пара. Приехавших много, и почти все — от «Гроздьев». Но Винсент они не интересуют. Он присматривается и находит немолодую даму в закрытом тёмном платье и шляпе с вуалеткой.
— Мира!
Он бросается к ней, дама оборачивается, снимает вуаль. Это не Мира. Герцогиня Адора Рете.
— Винсент? Я полагала, меня встретит Давид.
— Простите, госпожа Рете. Я жду Миру со дня на день, каждый день встречаю поезда из Доны…
Рете вновь опускает вуаль.
— Мира приехала вчера, — сознаётся она. Голос герцогини глух. Может, из-за вуали?
— Так и знал! Вот, почему Эрик задерживал меня в доме Реддо! Но где же она?
Адора молчит.
— Она прячется от меня… который месяц! Я не знаю, что делать!
— Тебя тревожит, что Мира отдалилась от тебя?
Винсент думает, затем отрицательно качает головой:
— Нет. Это я бы принял. Меня тревожит то, что с ней происходит. Я долго боялся произнести это: она возвращается к началу. К жадной до крови и безумной дикарке, которой никто не нужен на всём белом свете.
— Это не так, — шляпка Рете трясётся — так решительно охотница мотает головой. — Ты не видишь… Ей нужно пройти свою боль, свою месть до конца! А потом она вернётся.
