Марина Анисимова - Дайлети. Принц (СИ)
— Нет…. Просто не считают своим, что гораздо хуже.
— Я слышала…. - неуверенно начала Росана. — Что иногда Изгнанники не выдерживают самой процедуры…. Или накладывают на себя руки сразу после.
— За всех не скажу — но лично я был слишком зол на Кая, чтобы думать о самоубийстве. Эта злость помогла мне продержаться первое время. А потом… я поступил в Академию, началась учеба, работа…. Отвлекся кое-как.
— Ты и сейчас так делаешь! — заметила Росана, поудобнее устраиваясь в кресле. Кирим молча протянул ей покрывало, в которое женщина с удовольствием укуталась.
— Как?
— Целиком и полностью погружаешься в дела и заботы, чтобы не было времени думать и беспокоиться….
— Наверное, Вы правы, — задумчиво отозвался Принц. — И, конечно же, Вы специально стали меня обо всем этом расспрашивать…. Хотите, чтобы я вспомнил все то хорошее, что было в моей жизни связано с Каем…. Чтобы я постарался его понять и простить. Но… я умом его понимаю. Знаю, что не мне, не прожившему еще и четверти века, оспаривать его решения! А простить все равно не могу! Потому что все те годы, что он был рядом со мной, он никогда не относился ко мне с пренебрежением и той долей превосходства, которая, как правило, свойственна взрослым по отношению к детям. Мол, мы лучше знаем…. Нет, Росана. Он всегда интересовался моим мнением и моими желаниями. Всегда очень внимательно слушал…. Никогда не отворачивался…. И не говорил: «Так надо». Я всегда знал, почему «Так надо». И искренне не понимаю, из-за чего вдруг разом лишился его доверия. Почему стал недостоин того, чтобы получить самое, что ни на есть, простое объяснение!
— Мне так жаль, Кирим, — прошептала Королева, вновь легонько коснувшись его руки. — Но, мне все же хотелось бы, чтобы однажды вы все выяснили между собой и помирились….
Принц ей ничего не ответил. И руку убирать не стал. И даже не отодвинулся, когда тонкие прохладные пальцы Росаны стали перебирать его волосы. Он позволил себе закрыть глаза и, наконец, провалиться в долгожданный сон. Без кошмаров. Вообще без сновидений. Это было хорошо.
Глава 26
После всех ужасов и переживаний последних дней и Риврану, и Росане, и Кириму хотелось мирной — спокойной и домашней — Пограничной Ночи. Чтобы просто посидеть у камина возле наряженной ели. Попить горячего вина с пряностями. Загадать желание в полночь. Полюбоваться на фейерверки с крыши дворца. Запустить собственные, чтобы яркие огни смешались в небе с белоснежными пушистыми снежинками. Покататься на коньках, оглашая окрестность радостными, не совсем подобающими правителям целой звездной системы воплями. Поваляться в снегу, любуясь на сумасшедшие яркие звезды. Поговорить. Обо всем и ни о чем.
Это была чудесная Пограничная Ночь. Почти такая, о какой они мечтали, но за одним маленьким исключением. Они не могли забыть о том, что произошло. Хотели, но не могли. Кирим не прятал лицо за маской во Дворце — пробовал, но Росана так на него посмотрела, что он тут же деактивировал дымку. И потому забыть не получалось. Ни у Короля с Королевой, ни у Принца. Поймав на себе очередной полный сочувствия взгляд, Кирим вспылил:
— Не надо меня жалеть! Я не девчонка, чтобы из-за лица переживать!
— Но, Кирим…. Дело ведь не в том, как ты выглядишь…. А в том, кто это сделал с тобой! А еще в твоей гордости, которая не позволяет тебе признаться хотя бы самому себе, что тебе это причиняет боль! И попросить о помощи! — Росана была необычайно прямолинейна и тверда в своем стремлении достучаться до приемного сына.
— Мне. Это. Не мешает, — по слогам возразил ей Кирим. — Лучше посочувствуйте будущей Принцессе. Представляете, какое ее ждет разочарование, когда я сниму маску после свадебной церемонии?
Шутка вышла никудышной, потому что доля шутки в ней стремилась к нулю. Росана хотела отчитать Кирима за такое отношение к себе и окружающим, но пламя в камине взметнулось вдруг особенно высоко, а Принц, пожалуй, впервые за эти дни смотрел прямо на нее, желая доказать, что шрамы его отнюдь не смущают, и она заметила это:
— Твои глаза, Кирим! — потрясенно выдохнула Королева.
— А что с глазами-то не так? — мрачно поинтересовался наследник. Сам он первый и последний раз приглядывался к своему отражению в зеркале еще в медблоке на «Самараке».
— Они зеленые, Кирим! — она схватила Короля за руку и потянула к себе. — Посмотри, Рив! Они же и вправду зеленые!
Суон им не поверил и кинулся к зеркалу, висящему над камином. И, разумеется, ничего не увидел, потому что было темно.
— Свет! — скомандовал он домашнему компьютеру и долго всматривался в свое отражение. Форма глаз по-прежнему принадлежала тому мальчику, в теле которого Кирим проснулся 10 месяцев назад. Но вот их цвет…. Радужка стала действительно ярко зеленой. Совсем, как раньше. До перемещения.
Суон повернулся к Королю и Королеве с немного растерянной улыбкой на губах, как будто не до конца верил в то, что с ним происходит.
— Вот видишь! — сказал ему Ривран. — Тэор был прав! Твое тело меняется!
На следующий день, на радостях от такого события, Принц удрал в город. На Зимнюю ярмарку.
Он закрыл нижнюю половину лица тонким черным шарфом, на манер древних бедуинов. Люди не обращали на него никакого внимания: многие были по случаю праздника в карнавальных костюмах, или кутались в шарфы и воротники из-за морозца, основательно пощипывавшего щеки. Отчасти Кирим Королеве про свое отношение к шрамам не врал, и ни в коем случае не стал бы прятать лицо, если бы не специфичность повреждений: Дайлети, глядя на него, могли вспомнить свои страшные сказки, а люди — напридумывать новых, не менее жутких, но уже про Единых. И Кирим закрыл отпечатки чужих ладоней на своих щеках. Можно было, конечно, использовать разные современные средства маскировки, но они не держались долго и привлекали внимание полиции: у копов наметанный взгляд и чутко настроенные на определенные химические соединения сканеры. И рассуждают они просто: раз человек прячет лицо, значит — не в ладах с законом. Кирим не хотел, чтобы к нему цеплялся каждый уличный патруль.
И поэтому он шел, глядя прямо перед собой, не нагибая голову, не прячась. И вспоминал свою первую Пограничную Ночь в мире людей. Свои первые полгода в Академии. Когда все было просто и понятно. Где друг, а где враг. Где белое и где черное. Что — добро, а что — зло. Он чувствовал себя тогда юным богом, ступившим первый раз на грешную землю, им же созданную. Вся бесконечная жизнь раскрывалась перед ним в своем многообразии. Все дороги ложились под ноги, а ветер дул в спину, помогая идти.
