Роберт Асприн - Смертоносная зима
— Он хоть и недолго, не все же был богом, — сказала Мрига, — а это кое-что значит. И не думаю, что Харран настолько хрупок. Давай же, Сивени, мы должны попытаться.
— Лучше было бы просто сжечь этот город, — заявил ворон, запрыгивая на плечо поднявшейся Мриги.
— Боюсь, немного поздно. — Мрига окинула взглядом тлеющую баррикаду, сожженные, почерневшие здания. — Коты не теряли времени, поджигая друг другу хвосты, и не слишком заботились о том, что творилось вокруг, пока они бегали и вопили.
— Коты… — задумчиво произнесла Сивени.
— Именно. Ты уловила мою мысль. Мы пообщаемся с парочкой из них, прежде чем удалимся. Однако сначала займемся делами более неотложными. Где мой щенок?
***Тира проснулась в удрученном состоянии, которое обычно означало, что ей снились скверные дни до появления Присутствия. Однако, полностью очнувшись, она поняла, что состояние ее не имеет никакого отношения к сновидениям. Жителям этой части Санктуария пришлось на несколько минут захлопнуть свои окна из-за невыносимо-тоскливого воя, донесшегося из кучи мусора возле «Единорога». Горло Тиры болело от дыма и долгого воя накануне, поэтому она закашлялась, поперхнулась и умолкла.
Она лежала, высунув язык и погрузившись в тоскливую апатию, ничего не желая, ко всему безразличная. Куча отбросов пахла восхитительно, но она не хотела есть. Из «Единорога» доносились шаги людей, сверху на нее вызывающе заорала кошка, но у Тиры не было сил даже на то, чтобы подняться и убежать. Она издала звук — наполовину стон, наполовину визг, который, исходи он от человека, означал бы отчаянную мольбу: «Пожалуйста, если кто-нибудь меня слышит, пожалуйста, сделайте так, чтобы это не повторилось!»
…и вдруг почувствовала, что кто-то находится совсем рядом. Инстинкт все-таки сработал, и она вскочила, чтобы убежать. Но обоняние опередило ноги, и Тира застыла на месте, а потом подпрыгнула, заливаясь счастливым визгом, затанцевала от безумного облегчения и принялась лизать тощее существо, опустившееся рядом с ней на корточки. Тощая была намного приятнее для языка, чем раньше. С ней был кто-то еще — черная птица вроде тех, за которыми Тира обычно гонялась, но птица почему-то пахла так же, как тощая, а потому она решила оставить ее в покое. Она сжалась на руках у тощей и сообщила визгом о том, как невероятно ей рада, о пережитом ужасе, о горе и утрате, о том, что мир перевернулся вверх дном, и о том, что ей, Тире, наконец-то захотелось есть…
— Я знаю, я знаю, — проговорила Мрига, и, хотя собака не понимала слов, она успокоилась. Мриге без всякого всеведения было понятно, что та чувствует. До того как на Мригу обрушилась божественность, ее собственный отсталый разум представлял собой такое же отсутствие существительных, полный невыразимых ощущений и впечатлений. Обнюхивавшая ее собака переживала бесконечное облегчение и одновременно заново терзалась тем, что ее мир пошел прахом. Она заскулила, в животе у нее урчало.
— Ах, детка ты моя бедная, — пожалела собаку Мрига и протянула руку в мир, где не было времени, за теми ребрышками, которыми начала было лакомиться. Тира бросилась к ним еще до того, как они успели полностью материализоваться во времени, и принялась их неистово грызть.
— Собака думает, что она в Аду, — сказала Мрига Сивени.
Ворон горько, одним хриплым карканьем, рассмеялся.
— Тогда она была вместе с ним, ибо он, несомненно, там. Она могла бы отвести нас к нему…
— Сестра, к тебе возвращается утраченная мудрость. Конечно, она сможет это. Но дорогу в Ад нам, разумеется, придется искать самим.
— Так подумай, как это сделать. — В голосе Сивени удовольствие от слов Мриги смешалось с раздражением.
Мрига принялась думать. В ее всеведении происходило некоторое движение, но не совсем в том направлении, которое требовалось.
— Я пока не знаю, — сказала она. — Но в этом городе есть специалисты… люди, которым этот путь известен. Они посылали туда очень многих. И возвращали их обратно.
Тира, посмотрев на нее, тявкнула. Он уже проглотила немало мяса и выглядела лучше, причем не только из-за того, что поела после длительной голодовки. Еда и питье богов оказывают на смертных странное воздействие. Глаза Тиры казались глубже и блестели сильнее, чем Мрига когда-либо помнила, и собака вдруг перестала пахнуть мусорной кучей.
— Да, — сказала Мрига, — из этого вполне может что-нибудь получиться. Заканчивай, малышка. А потом мы пойдем к Белой Лошади и оттуда в Ад.
Тира еще раз тявкнула и торопливо набросилась на ребра. Ворон искоса посмотрел на Мригу.
— А если она не захочет помочь нам?
Снова заговорило всеведение, и Мрига нахмурилась, ибо ничего утешительного оно ей не сообщило.
— Поможет, — сказала она. — При условии, конечно, что мы, странствуя из одного мира в другой, не разучились говорить то, что нужно…
***Даже некроманты должны иногда спать, а в последние дни Ишад удавалось это так редко. Но в этот прохладный зимний день она, по всей видимости, решила, что Санктуарий находится в столь глубоком шоке, что ей можно малость отдохнуть. Ставни домика у Белой Лошади были наглухо закрыты. Те черные птицы, что сидели на деревьях, решили последовать примеру хозяйки — они дремали, засунув головы под крыло. Царило безмолвие, нарушаемое только шелестом облетавших розовых кустов.
— Здесь пахнет смертью, — сказал ворон, сидевший на плече тощей, оборванной девицы, которая стояла подле небольшой калитки.
— Так и должно быть, — ответила Мрига, протянув руку к некому существу, которое на самом деле не вполне присутствовало на сцене. Во всяком случае, его присутствие не фиксировалось ее смертными органами чувств. Но ее божественное зрение четко видело огромную гнедую лошадь, все еще оседланную, с болтающимися поводьями, которая уныло стояла у калитки, глядя на неухоженный домишко. Когда Мрига протянула к ней руку, гнедая скосила глаза и прижала уши, но сделала это нерешительно. Через секунду животное передумало, подалось вперед и ткнулось носом в ее ладонь в знак приветствия. — Бедная ты моя, бедная, — пожалела ее Мрига, поглаживая гнедую по вздрагивающему горлу.
Тира подозрительно смотрела на копыта лошади. Сивени-ворон тоже воззрилась на гнедую. Она любила лошадей: ведь не кто иной, как она, и изобрела их, на спор.
— Еще один призрак, — сказала она. — Причем совсем свежий. Эта женщина просто плодит их.
— Да, совсем свежий.
В этот момент дверь дома открылась, и на пороге появился еще один призрак. По крайней мере, он был мертв, хотя внешне выглядел просто израненным. Один глаз был закрыт повязкой, лицо изуродовано, но тем не менее в чертах сквозила былая красота — печальная и почти неуловимая. В его осанке было нечто изломанное. Когда-то она была гордой и прямой — Мрига различала это как тень за нынешней его манерой держаться сгорбленно и униженно, как обычно свойственно существу, придавленному непроходящим страхом.
