Роберт Асприн - Смертоносная зима
— Ты когда-нибудь думаешь о чем-то, кроме нарядов?
— По крайней мере, я о них все-таки думаю. Ты же богиня, тебе нельзя ходить в таких… таких лохмотьях!
— Вот еще! Это платье порвалось совсем чуть-чуть. И оно очень удобное, оно действительно прикрывает мое тело — не то, что та старая туника Ильса, которую ты никогда не снимаешь. Она того и гляди свалится. Или этот мерзкий кожаный шлем с уродливой рожей на нем…
— Позволь заметить, что, когда мой отец трясет этот шлем над армиями, они в ужасе разбегаются.
— Что тут удивительного, ведь от него такая вонища! И потом — не твой, а наш отец. О, Сивени, поставь эту вазу на место. Кстати, не припоминаю, чтобы Илье последние годы рассеивал какую-нибудь армию. А сейчас, пожалуй, самое время…
— Ах ты…
По мрамору храма стегали молнии, испещряя его черными шрамами. Серебряный ворон, вопя, вылетел меж двух колонн и взгромоздился на верхнюю ветку покрытого золотыми яблоками дерева, что росло на достаточно Безопасном расстоянии. Удар молнии сопровождался оглушительным грохотом, но одного взгляда было достаточно, чтобы заметить, что вреда от нее было немного. Вскоре она растаяла, а ужасный гром распался на шепчущее эхо и затих. Храм содрогнулся, осел, стал коричнево-серым, каменно-соломенным. Затем исчез и он.
На этом месте, то излучавшем сияние, то вдруг кажущемся очень грязным, стояли две женщины. Одна из них была, как и положено божеству, высокой, в струящемся одеянии, в шлеме с гребнем и держала в руках копье, вокруг которого мрачно шипели и прыгали послушные ей молнии — воплощение холодной красоты и блеска, сама божественность и девичья стать, с виду совершенно неприступная. На расстоянии вытянутой руки от нее находилась особа не столь высокая, отнюдь не такая красивая, вся перемазанная, в простой, залатанной одежде, с непокрытыми пышными и кудрявыми темными волосами, растрепанная и вооруженная только кухонным ножом. Мгновение они безмолвно глядели друг на друга — Сивени и Мрига, царственная и мудрая воительница и дурочка-девка. Однако именно у дурочки было виноватое, задумчивое выражение лица, а у Владычицы Брани под глазом красовался синяк.
— Пора с этим кончать, — сказала Мрига, бросая нож в сияющую грязь и отворачиваясь от своего второго «я». — Мы готовы разорвать друг друга из-за ерунды. Наш город разваливается, наш жрец — один посреди всего этого ужаса, а мы не отваживаемся ему помочь, да и собственное дело уладить не можем.
— Ты не отваживаешься, — презрительно произнесла Сивени. Но не пошевелилась.
Мрига вздохнула. До того, как стать богиней, она была безумной, но ее безумие не включало в себя раздвоение личности, поэтому она оказалась в затруднении, обнаружив, что едина с Сивени Серые Глаза. Сивени была дочерью Ильса, одновременно богиней войны, наук и искусств, девой, являвшей собой обоюдоострое разящее лезвие илсигских богов: она и царица холодной мудрости, и разящая дочь бога, против которой бессилен любой бог илсигского пантеона, кроме ее собственного отца. Сивени была не в восторге оттого, что потеряла часть себя в то время, когда в Санктуарии ранканский пантеон брал верх, и еще раз, когда в жалкой уличной стычке не сумела выйти победительницей. Однако это случилось, и первое досаждало ей больше, хотя ныне эта часть уже находилась в мире, где нет времени, подвергаясь его благому воздействию. Когда бога попадают в ловушку времени, как случалось со многими богами Санктуария, их атрибуты просачиваются через барьер для того, чтобы воплотиться в личность, которая в наибольшей степени им соответствует. В случае Сивени таковой оказалась Мрига. Даже будучи вечно голодной дурочкой-нищенкой, она обожала клинки из отличной стали. После того как Харран нашел ее на базаре, занятой тем, что она бессмысленно терла обломок металла о камень, он частенько поручал ей заточку мечей и пик. Видимо, это был знак судьбы, то что ее, слабоумную и косолапую, нашел один из последних жрецов Сивени в Санктуарии и, как всегда поступали с убогими, привел в храм богини. И вот, когда однажды ночью Харран отправился совершать магический обряд, который должен был освободить Сивени от законов времени и вернуть ее обратно в мир на погибель ранканским богам, Мрига потянулась за ним, как железо за магнитом.
Ритуал, который он совершал, наверняка должен был возвратить утраченное. Так и произошло: не только Сивени вернулась в свой храм, но и Харран обрел божественность, а Мрига — разум, которого не было. Харран, слепо обожавший свою богиню в ее полной и гармоничной ипостаси, был глубоко потрясен, обнаружив, что имеет дело не с благосклонной девой — покровительницей искусств и мира, а с холодной жестокой силой, которую утрата важнейших атрибутов превратила в существо иррациональное и раздражительное. Сивени была готова стереть Санктуарии с лица земли, если боги ранкан немедленно не встретятся с нею на поле брани. Харран попытался ее остановить, ибо хоть Санктуарии и был вонючей выгребной ямой, тем не менее он оставался его домом. В отместку Сивени едва не убила его.
Ее остановила Мрига. Ее сознательная божественность, которую каждый смертный временно утрачивает в момент рождения, возродилась, и она полностью овладела мудрым состраданием и холодной рассудительностью — атрибутами, утерянными когда-то Сивени. Между ней и другим ее «я» произошло столкновение, в котором победительницей вышла Мрига, и обе быстро поняли, что они суть одно, хотя и разделенное и неполноценное. Им необходимо было единение в мире, где нет времени. В мире смертных оно было невозможно. Осознав это, они, как одна, обратились к Харрану и покинули его, залечив руку, которую забрала Сивени, и удалились в те веси, куда смертным дороги нет. Разумеется, они собирались вернуться к нему — или за ним — после того, как их силы воссоединятся.
Однако оказалось, что и в мире, где нет времени, быстро обрести единение им не удастся. Вновь обретшая мудрость Сивени держала себя надменно, злилась, что ей случилось ее утратить, и была полна горечи, что ее атрибуты воплотились в таком ничтожестве, как невежественная и грязная шлюшка. Мриге же досаждал снобизм Сивени, ее бесконечные рассказы о своих божественных предках, причем каждый из них повторялся множество раз, но больше всего ей надоели их стычки. К сожалению, сама она тоже была частью Сивени и, когда ей бросали вызов, обязана была сражаться. А, будучи некогда смертной и безумной, она умела кое-что, что было недоступно Сивени, а именно: драться без всяких правил. А потому всегда выходила победительницей, что еще больше ухудшало положение.
— Если ты только посмеешь…
— Ох, перестань, — махнула рукой Мрига и уселась на появившуюся за ее спиной грубую скамью. Перед ней возник неотесанный стол, на котором были хлеб, мясо и разбавленное водой вино, подобное тому, которое Харран таскал из погребов пасынков. Теперь, будучи богиней и существом совершенно разумным, Мрига могла бы угощаться и чем-нибудь повкуснее, но старые привычки брали свое — кислое вино напоминало ей о доме. — Хочешь?
