Миллер Лау - Талискер
Талискер открывает глаза,
— Малки, — зовет он хриплым шепотом. — Ну давай же, Малки…
Корвус торжествует, бог зла снова полон уверенности в победе.
— Ты довольно храбр для смертного… И крови у тебя немало…
— Что здесь происходит? — раздается голос с шотландским акцентом, и в ногах кровати, на которой простерся умирающий Талискер, появляется Малки. — Что ты наделал, Дункан? Господи ты Боже мой…
Его потомок быстро теряет сознание.
— Скорее, Малки…
— Нет! — яростно завопил Корвус.
Талискер и Малки снова в камере; в первое мгновение там же находятся ворон и свет. Птица исчезла, но сияние осталось, постепенно превращаясь в бурный вихрь, закрутивший двоих. В порывах ветра слышится голос Корвуса, кричащего в отчаянии. Талискер открывает глаза, смотрит на бурю через красную пелену и торжествующе улыбается.
— Я иду, Корвус, — шепчет он. — Ты за все заплатишь.
Он снова потерял сознание и оказался в совсем другой части пустоты. Чувство торжества уступало место леденящему страху. Немногие души могут пересекать эту пустыню столько раз и не попасть в вечные объятия того бога, в которого верят. И скорее всего никто не использовал это место как пересадочную станцию. Что, если Малки опоздал? Что, если он слишком близок к смерти в Эдинбурге или Сутре? Казалось, тело умирало разом двумя смертями — грудь и руки были горячими и липкими от крови, как в Эдинбурге, а спина и нога страшно мерзли, как в Синих горах. Он лежал, свернувшись клубочком, то ли пытаясь сохранить остатки тепла, то ли ослабить боль.
Донесся голос Малки. Звук шел издалека, и Дункан решил, что горец, как всегда, старается подтолкнуть его к действию.
Потом донесся другой звук — негромкое ворчание. Дункан посмотрел вверх и встретился взглядом с карими глазами медведя, который дышал ему на лицо теплом.
— Тайнэ?..
Медведь лизнул его, затем поднял и обхватил теплыми меховыми лапами, даря жизнь. Талискер не почувствовал ни капли страха; он устроился поуютнее, вздохнул и уснул.
Ему снились сны большого медведя, походившие на песню в ритме биения сердца.
Ашка бежит по зеленой траве — Ашка бурая, Ашка самая громкая и высокая. Исполнительница песен. Мать многих детей. Скоро уйдет. Талискер молча бежал по зеленой траве рядом, слыша дыхание Ашки, смеялся, как ребенок, сердце колотилось в такт песни. Бег через воду. Ашка, пожиратель полночных рыб. Ашка танцует. Тайнэ танцует. Касается меня. Осторожнее. Безумная радость. Плеск серебра, словно фейерверк во тьме леса. Ашка танцует и кружится в воде, и Талискер следует за ней, крича от счастья.
Тайнэ молча бежит через лес. Ашка быстрее. Там юноша. Оуэн. Ашка печальна. Юноша чувствует печаль огромного зверя. Остаться позади, исчезнуть в темноте. Слушай мое рычание. Запомни, как оно отдается эхом. Знай мой призрачный танец на снегу. В глуши. Холодно. Тайнэ любит. Тайнэ спит. Ашка спит.
Последние слова резанули по сердцу, и Талискер закричал, зовя ее, зарываясь пальцами в густой коричневый мех. Биение сердца спящего медведя стихало и стихало.
Слушай мое рычание. Запомни, как оно отдается эхом.
— Нет! О нет!
Талискер проснулся от горестного вопля. Несколько секунд он не мог понять, что происходит, — ему все еще виделся призрачный медведь, грациозно танцующий в снегу. Потом он обернулся, и все стало ясно. Ясно как день.
Малки стоял на коленях у лежащего на земле тела и плакал, как ребенок. Талискер хотел подняться, но ноги не слушались, поэтому он пополз туда, откуда было хорошо видно.
Тайнэ вернулась к ним, обеспокоенная переменой погоды. Бежала целый день в обличье Ашки и нашла их ночью, почти замерзших. Она отдала людям тепло своего тела и погибла, не оставив себе ни капли. Спасла их жизни и умерла. Кроме того, Тайнэ отыскала душу Талискера в пустоте и привела ее куда следовало. Так что она спасла его дважды.
Дункан смотрел на хрупкое тело девушки, вспоминая голос Ашки. Холодно. Тайнэлюбит. Тайнэ спит. Ашка спит. Она и в самом деле выглядела так, словно только уснула. Талискер вздохнул, чтобы перестало щемить в груди. Ему было стыдно — он чувствовал, что недостоин такого самопожертвования.
— Ты прав, Малки, — дрожащим голосом выговорил Дункан. — Она была особенная.
Они не могли зарыть ее — земля совсем промерзла, — поэтому воздвигли каменный курган, тело положили сверху и прикрыли плащом.
— Подожди. — Малки снял серьгу посланника и надел ей на палец. — Может, то был ее брат. Теперь у нее есть хоть что-нибудь, принадлежащее народу сидов.
— Мне бы тоже хотелось сделать ей подарок. — Талискер посмотрел, что же зажато у него в правой руке. В утреннем свете слабо блеснул святой Христофор. Дункан намотал цепочку на холодную руку Тайнэ. — По-моему, я поступаю правильно. Она и Шула… они обе были особенными.
На вершину кургана положили несколько больших камней, опиравшихся на маленькие по бокам: ни один из них не мог и помыслить о том, чтобы придавить мертвое тело. Наконец, закончив, друзья постояли в тишине, наслаждаясь теплым прикосновением лучей солнца. Над пустошью дул ветерок.
— Она верила в нас, Малки. Ради ее памяти мы должны добраться до Мирранон. Она умерла за то, что считала правильным и святым делом.
Им понадобилось еще полтора дня, чтобы добраться до долины, где, по словам Тайнэ, жила Мирранон. За перевалом местность изменилась. Острые камни и крутые обрывы уступили место траве и пологим склонам. Под сенью горной гряды было еще тепло, и на лугах пестрели цветочки. Путники немного передохнули.
— Что теперь? — вслух спросил Малки. — Нас не встречают.
Талискер промолчал. Он наслаждался — зелень долины действовала на его усталую душу как целебный бальзам.
— Смотри! — воскликнул Малки. К облакам поднимался темный столб дыма. Дункан не мог понять, откуда тот исходит: на пути располагалась рощица.
— Пожалуй, нам стоит поспешить, Малки. — Он встал, чувствуя внезапное беспокойство. — Идем. Если там Мирранон, то, боюсь, нас опередили.
Добравшись до огня, они никого не увидели. Рощица на поверку оказалась лесом вокруг целой группы дымящихся зданий. Сгорели даже некоторые деревья. Пахло углем и дымом.
Малки изумленно присвистнул.
— Да, я ждал не такого.
— Я тоже.
Некоторые стены устояли, и вокруг окон виднелись серебряные узоры. В самом большом, должно быть, принадлежавшем Мирранон, доме были медные двери с выгравированным на них изображением орла в полете. Почему-то эта картина так привлекала взгляд, так напоминала о свободе, что Талискер протянул руку и коснулся ее.
