Игорь Федорцов - Черная нить горизонта
"Сколько ненужного пафоса сейчас и сколько рутины и грязной неблагодарной работы завтра", − посочувствовал кир Венн своим новобранцам.
Ни один шеренги не покинул. На лицах юнцов готовность жертвовать собой ради торжества закона.
"Их еще учить и учить жить ради этого самого торжества," − уже не так сердится хилиарх.
Он бьет кулаком в кольчужной перчатке в гонг. Для этого существует деревянный молоток, лежит рядом, но кулаком воспринимается лучше.
Строй подтянулся и замер. Кир Больго идет вдоль выпячивающих грудь юнцов и прицепляет тавлионы с золотой короной.
− Помни, ты Керкит! Помни ты Керкит! Помни..., − говорит он все тише и все менее внятно.
Шестнадцатый в шеренге удостоенных чести быть принятым в орден, рейнх Эттан ди Маггон.
Обход законен. Хилиарх вновь врезал гонгу. Два послушника внесли огромный жбан с водой Источника. Пустили по кругу. Теперь все они братья по служению. Закон и корона!
Обряд посвящения скромен и краток. К чему многословие и вычурность речей, мишура и парадный блеск? Все сухо и кратко. Как строка закона.
Новобранцев тут же разделили по декархиям, препоручив командирам. Теперь им мучиться воспитывать из маменькиных сынков и папенькиных любимчиков воинов.
Орден Керкитов, образованный три месяца назад, располагался в старом родовом замке Молино. Возможно, в минувших лихих временах гордые таны и владели нечто более грозным чем, уступленное за долги Туиму Габору, но замок неумело и многократно перестроили. И теперь, и не замок и не дворец. С серединки на половинку. Иначе с чего благочестивому симодарию жертвовать свое имущество церкви Создателя?
Донжон в три этажа, сложен из крупного камня. Весь первый этаж − сумеречный зал под тяжелым сводом, с лже-колонами по периметру и щелевидными окнами. Второй этаж занимали Высокий Трибунал и канцелярия. Третий отведен под жилые комнаты. Здесь просторно, светло и ухожено. Площадка крыши в обрамлении лилиеобразных зубцов. На флагштоке знамя с золотой короной.
От донжона полукружьем отходят стены. Правая, как и положено, высокая, с зубцами, амбразурами, ставнями-тапеку, широким парапетом, заканчивалась башней-бартизаном*. Тот же донжон, но поменьше и пониже, с балкончиками для стрелков. Под парапетом стены размещались лазарет, оружейная, склады, кухня и кордегардия. Левую стену заменили портиком с множеством колон. Поверху портика шла прогулочная аллея, украшенная скульптурами, вазонами с цветами, беседками. От колон, вовне, спускалась широкая лестница. Оставленный участок рва превращен в пруд с кувшинками и лодками для вечерних прогулок. Заканчивался портик так же высокой башней-свечой. Между Свечой и бартизаном перекинут ажурной легкости мостик. Под мостиком въездные ворота, такие же легкие, в аграфах, картушах и кованных кружевах.
Внутренний двор Молино плотно уложен плитами - травине не пробиться! Посередине двора, из красного гранита, чаша Источника. Собравшаяся в чаше вода кажется смешанной с кровью. Этой водой каждодневно кропят братьев ордена, не важно, уезжают ли надолго или всего лишь отправляются в патрулирование, возвращаются ли после продолжительного отсутствия или часовой отлучки. Её же вливают в рот керкиту закончившему круг земного бытия и краткого служения ордену.
Покружив у Источника, в надежде встретить Мэдока, но, так и не встретив, Этан отправился домой. Ему еще предстояло сообщить киру Вейну о своем вступление в орден. Юноша немного стыдился. О своих намерениях он не посоветовался с наставником. Сперва не был уверен, примут ли, потом помешали погребальные обряды в доме глориоза Бекри. Но теперь сказать придется. Этан справедливо сомневался в одобрении фрайхом своего поступка. И не только умолчания, но и самого факта. Фрайх Вейн прочил ему серьезную военную карьеру, но почему-то не отпустил в Пушт с армией.
− В следующий раз, когда будешь готов, − пообещал Вейн расстроенному Этану. - Нет ничего более вечного, чем война.
Война может и вечна, а он нет. Ему уже семнадцать, а он еще ничего в жизни самостоятельно не добился и не научился. Подхлестывая себя подобными рассуждениями, Этан всякий раз сокрушался. Даже бою на протазанах! Мастерство неведомого птоха осталось несбыточной мечтой юноши. Император битв МЕЧ, потерял в его глазах всякую привлекательность.
Этан глянулся в стекло одной из лавок. На солнце черная лакированная кожа его одежды, словно в золотой пыли. Корона на тавлионе полыхает огнем.
"Обратно не повернешь," − успокоил себя Этан. Чтобы не сказал ему кир Вейн, он Керкит!
От этой мысли, былая убежденность в правильности решения, воскресла. Он твердо глянул на двух сомнительного вида молодцов и те спешно ретировались с улицы. Одним своим появлением усмирил переходящий рамки приличия спор двух торговцев. Покровительственной улыбкой вогнал в краску проходившую мимо миленькую бьянку. Служба керкита уже приносила радость!
Тем не менее, добравшись домой, юноша с облегчением узнал от слуги, фрайх Вейн отсутствует. Отбыл к глориозу Бекри и велел не ждать к обеду.
− И не будем! - совсем повеселел Этан.
Три свершившихся факта подняли его настроение в занебесье. Он керкит, сейчас обед, и разговор с фрайхом откладывается!
Отсутствующий кир Марк ди Вейн не прибывал в столь же приподнятом расположении духа, как его воспитанник Этан. Не было тому причин. Тишина дома Бекри фрайху непривычна. Здесь такого никогда не наблюдалось. Сновали слуги, прибывали гонцы, добивались встреч искатели удачи, наносили визиты ходатаи. Позавчера, вчера, сегодня... Мир замер в горе.
− Он родился когда я воевал в Пуште..., − вспоминал Бекри, сидя за столом и глядя в одну точку. - Весть о его рождении принесли перед самой атакой за Фортан. Мне стало страшно, что я могу не увидеть своего первенца....
− Тогда многие боялись не вернуться. И не вернулись.
− Я уцелел. Очень хотел его увидеть.
− Ты уцелел, потому что в тот раз мы оказались сильнее.
− Может и так. Мы искали славы или смерти.
− Достойной смерти. С мечом в руках..., − произнес Вейн. Они сидели в кабинете достаточно долго. Фрайху в подробностях рассмотрел настенные картины, пересчитал блюда на поставце, проследил узоры арабесок, глянул в окно и вспомнил - сейчас под Ирлем, в Заречье, отличная охота. Он и Этан выезжали, когда выдавался свободный час.
Бекри заговорил с ним, после тягостных размышлений. Глориоз и говорил тягостно. Вейну искренне жаль старого друга и соратника, но чем он поможет? Чужого горя не изопьешь, чужой боли не перетерпишь.
− Смерть она одинакова. Мы только думаем что те кто умер в постели от старости, несчастнее сложивших головы в бою. В сущности, тайно или явно мы хотим прожить жизнь и околеть, слыша возню и беготню внуков... или правнуков.
