Алан Фостер - Пожиратели света и тьмы
— На него не купишь любовь, — возразил Эхомба.
— Ой, любовь!.. — громко рассмеялся воин. — Ладно, брат, ты держись за свою любовь, а я — за свой гарем.
— Несладко тебе придется, Симна. Если только на мгновение потеряешь бдительность, не гарем будет подвластен тебе, а ты гарему.
Эхомба резко прибавил шаг — видно, надоел ему разговор с упрямым человеком. Однако Симна и не думал отставать. Откровенно говоря, он не совсем понял, что имел в виду Этиоль, однако никак не желал оставлять за ним последнее слово.
— Скажу тебе из собственного опыта…
— Пошел ты со своим опытом! Тихо!.. — Алита насторожился и поднял гривастую голову.
Оба — и Эхомба, и Симна — немедленно забыли о споре и принялись внимательно вглядываться в ту сторону, куда смотрел зверь, однако ничего необычного не увидели. Пробежала по склону бархана ящерица, по-прежнему в вышине кружила стайка драконов, монотонно жужжали редкие насекомые, прятавшиеся в редких зарослях пустынных растений…
Все было тихо и привычно.
Затем подул легкий ветерок, неестественно прохладный, навеявший оцепенение — окружающая местность словно на мгновение затаила дыхание. Потом разом отпустило. Симна вспомнил смерч, преследовавший в вельде дикого кота; что-то подобное он ощутил и тогда — внезапный, пробирающий до костей испуг, напоминавший удар молнии, и следом облегчение.
В ложбине было тихо, даже сумрачно. Солнце до сих пор пряталось за тучами. Две бабочки с белыми пятнышками на голубых крыльях игриво порхали над склоном возвышавшейся справа дюны — предвкушали миг продолжения рода. Их полет и едва заметное перемещение песка на округлой вершине дюны нарушали безмолвную неподвижность пейзажа.
Песок в отсутствие прилегшего ветра, казалось, катился сам собой. Хотя, если прислушаться, что-то в воздухе колебалось, текли какие-то невидимые воздушные струи, но их сил явно не хватало на то, чтобы шевелить песок на вершине бархана.
Затем течение усилилось, грязно-желтые, будто ржавые сгустки то и дело мелькали в пока еще прозрачном потоке песка, укладывавшегося на дно лощины в нараставший гребень. Высохший водоток очень скоро оказался перекрыт валом высотой в полметра. Было по-прежнему тихо, а песок все сыпался и сыпался с одной песчаной горы на другую.
Алита продолжал принюхиваться, но Эхомба внезапно решил остановиться.
— Что-то здесь не так.
Симна, не замечая ничего опасного, занервничал.
— Что случилось?
— Странный вал, — указал пастух. Симна посмотрел на безобидные песчинки, накапливающиеся на их пути.
— Песок как песок. Ну, катится по склону, что тут странного?
— На первый взгляд, ничего, — ответил Эхомба и покрепче сжал копье. — Обычно подобным образом заявляет о своем прибытии темнота. Причем это не эромакади — пожиратели света, с которыми могут справиться лишь эромакази — пожиратели тьмы. Нет, здесь проявляется нечто более физическое, менее тонкая сущность.
— Послушай, о чем ты толкуешь? — Невидимая опасность пугала Симну куда больше, чем самый грозный враг.
А Эхомба еще и сделал шаг назад, словно на самом деле отступил.
— Ржавый песок впереди — вовсе не песок. То есть не тот песок, который скапливается в дюнах. — Пастух многозначительно взглянул на товарища и указал на возвышавшийся по правую руку бархан. — С чего бы ветру с такой тщательностью отбирать отдельные песчинки?
Симна бросил пристальный взгляд на увеличивавшийся барьер и словно увидел картину с новой, неожиданной для себя стороны. Эхомба верно подметил: только бурые и кроваво-ржавые частицы песка срывались со своих мест и резво катили вниз по склону, сливаясь в завихрения, в сгустки. Именно такой песок на глазах перекрывал пересохшее русло. Вся остальная масса песчинок лежала спокойно и впереди этого потока, и позади него.
Воин с севера пришел в ужас.
— Может, нам лучше убраться отсюда? — предложил он дрожащим голосом. — Вернемся в город Лозви и снова пойдем на север, но уже другой дорогой. Зачем же нам противостоять ожившему песку?
Отступая, Симна наткнулся на левгепа, однако на этот раз огромный кот даже не рыкнул на приятеля. Он прильнул к земле и внимательно следил за происходящим.
— Боюсь, парень, слишком поздно, — сказал Алита. Усиливавшийся ветерок теперь заметно пошевеливал его гриву.
Полоса песка того же цвета засыпала лощину позади них, отрезав путь к отступлению. Симна с детским изумлением посмотрел на кота.
— Клянусь Гренторией, это же только песок! Да мы его в два счета сметем!
— Может, и так, — кивнул пастух. — Если бы он просто продолжал себе течь с запада на восток… — Затем Эхомба резко взмахнул копьем и указал им на вершину восточного бархана. — А ну-ка быстро за мной!
И сам сразу бросился вверх по склону. Бежать по осыпавшемуся песку было трудно, пришлось помогать себе на ходу левой рукой. Алита последовал за пастухом широкими прыжками, при этом не забывая поглядывать налево и направо. Симна спешил сзади и на каждом шагу проклинал сыпучую гадость, выскальзывавшую из-под ног. Он часто озирался, бросал взгляды на дно лощины, где выше и выше нарастал гребень темного песка.
Они успели одолеть половину склона, когда небо стало темнеть и позади послышался неясный звук, напоминавший нечто среднее между громовыми раскатами и надрывным плачем. Было в этом протяжном рокоте что-то от голоса зверя и воя ветра, но более всего стенания походили на жалобы дьявола. Беглецы, по середину голени увязавшие в толще песка, как по команде остановились, обернулись и наконец увидели то, что так страстно призывало их вернуться на дно сухого водотока.
Обликом оно напоминало песчаную дюну с пологим наветренным и крутым подветренным склонами, с дугообразным гребнем на вершине. Эта гора была повыше соседей и более узкой в основании. Необычен был и цвет песка — багрово-красный, нездоровый, вызывающий отвращение. Необычная говорливая дюна двигалась тем же способом, что и гуляющие по пустыне барханы, — перемещая свою массу с пологого на более обрывистый склон, при этом песчинки совершали кругообразные движения и ссыпались сбоку, то есть нарастал сначала один язык, затем другой. Передний фронт сыпучей массы через какое-то время становился ее тылом, затем серединой… Так она и двигалась, подобно медленно, однако неотвратимо и грозно вращающемуся колесу.
У страшной дюны не было рук, ног, каких-нибудь хватательных и выступающих приспособлений. Она давила своей тяжестью, налегала всей массой. Правда, время от времени сыпучее чудовище энергично выпускало длинные, похожие на щупальца языки песка. Более всего путешественников сразил неестественный цвет запевшего монстра: чем далее, тем отчетливее одухотворенная дюна наливалась болезненной краснотой. Теперь особенно ясно ощущались доходящие до точки кипения ненависть и жажда мести, которыми жила эта песчаная жуть.
