Дэвид Геммел - Царь Каменных Врат
Оставшиеся двое пустились наутек, а Субодай подъехал к Тенаке.
— Ну и баба у тебя, — прошептал он, постучав себя по виску. — Она ж бешеная, как дикая кошка.
— Я люблю таких.
— А ты скор на руку, Пляшущий Клинок! Пожалуй, в тебе больше от надиров, чем от дренаев.
— Не всякий счел бы это похвалой.
— Стоит ли печалиться о дураках! Сколько лошадей я могу взять себе? — Субодай оглядел шестерых лошадок.
— Бери всех.
— С чего это ты так расщедрился?
— Неохота тебя убивать. — Слова Тенаки пронзили Субодая ледяными ножами, но он изобразил на лице ухмылку и выдержал взгляд холодных лиловых глаз. В них Субодай прочел понимание, которое испугало его. Тенака знал, что Субодай замышляет ограбить его и убить, — знал так же верно, как то, что у коз есть рога. Субодай пожал плечами.
— Я бы подождал с этим до окончания срока моей службы, — сказал он.
— Я знаю. Ну, поехали.
Субодай содрогнулся — в этом выродке нем ничего человеческого. Потом окинул взглядом коней. Человек Тенака или нет, разбогатеть с ним можно.
Четыре дня ехали они на север, избегая поселений. На пятый день у них кончилась еда, и они завернули в становище у горной речки. Здесь было не больше сорока мужчин. Прежде здешние жители входили в племя Двойного Волоса, что кочует далеко на северо-востоке, но потом откололись и стали нотасами — не имеющими племени, легкой добычей для всех остальных. Они приветливо встретили путников, ведь за этими тремя могли ехать другие. Тенака прямо-таки читал их мысли: закон гостеприимства запрещает причинять зло гостю, пока он находится в твоем стане, — но тут, в глухой степи...
— Я вижу, ты далеко отъехал от своих, — сказал Тенаке вождь нотасов, крепкий воин с изрубленным лицом.
— Я никогда не удаляюсь от своего народа, — ответил Тенака, принимая чашу с виноградом и сушеными фруктами.
— Но твой человек из Копья.
— За нами гнались Вьючные Крысы. Мы убили их и взяли их коней. Печально это, когда надиры убивают надиров.
— Что делать, так уж повелось.
— Во дни Ульрика было не так.
— Ульрик давно умер.
— Говорят, что он еще воскреснет.
— О великих властителях всегда так говорят. Кости Ульрика давно уже истлели и обратились во прах.
— Кто теперь правит Волками? — спросил Тенака.
— Стало быть, ты из Волчьей Головы?
— Я — это я. Кто правит Волками?
— Ты — Пляшущий Клинок?
— Верно.
— Зачем ты вернулся в степи?
— А зачем лосось плывет вверх по течению?
— Чтобы умереть, — впервые улыбнулся вождь.
— Все живое умирает. Когда-то пустыня, посреди которой мы сидим, была океаном. Даже океан — и тот умер, когда вышел срок. Так кто же правит Волками?
— Череп объявил ханом себя. Но Острый Нож собрал армию из восьми тысяч человек, и в племени произошел раскол.
— Мало, выходит, того, что надиры убивают надиров, — теперь и Волки рвут Волков?
— Так уж повелось, — снова сказал вождь.
— Кто из них ближе?
— Череп — в двух днях на северо-восток.
— Я заночую у тебя, а завтра отправлюсь к нему.
— Он убьет тебя, Пляшущий Клинок!
— Убить меня не так просто. Скажи это своим молодым воинам.
— Я слышу тебя. — Вождь встал и направился к выходу из юрты, но остановился. — Ты вернулся, чтобы стать вождем?
— Я вернулся домой.
— Мне опротивело быть нотасом, — сказал вождь.
— Мой путь опасен. Ты верно сказал — Череп захочет моей смерти. У тебя мало людей.
— Когда начнется война, мы так или иначе погибнем. А вот ты — настоящий орел. Я пойду за тобой, если ты того пожелаешь.
На Тенаку снизошло умиротворение. Покой шел в него из земли, по которой он ступал, покоем веяло от далеких синих гор, о нем шелестела высокая трава. Тенака закрыл глаза и открыл уши музыке тишины. Каждой частицей своего тела внимал он зову степи.
Он дома!
На пятом десятке жизни Тенака-хан понял, что значит это слово.
Он открыл глаза. Вождь замер на месте, неотрывно глядя на него. Вождь не раз видел, как люди впадают в транс, и это зрелище всегда вызывало в нем благоговение, — но он грустил о том, что ему самому это недоступно. Тенака улыбнулся:
— Иди за мной — и я подарю тебе весь мир.
— Значит, мы станем Волками?
— Нет. Мы — Восход Надиров. Мы — Дракон.
На рассвете все сорок мужчин селения, кроме трех дозорных, расселись в два ряда у юрты Тенаки. За ними разместились дети — восемнадцать мальчиков и три девочки, а позади — пятьдесят две женщины.
Субодай стоял отдельно, ошарашенный таким поворотом событий. Он не видел в этом смысла. Кому нужно создавать новое племя накануне междоусобной войны?
И на что Тенаке сдалась эта кучка козоводов? Это превышало понимание воина Копья. Он ушел в пустую юрту и отрезал себе мягкого сыра с ломтем грубого черного хлеба.
Когда взойдет солнце, он попросит Тенаку освободить его от службы, заберет шесть своих лошадей и поедет домой. За четырех коней он купит себе хорошую жену и поживет, наслаждаясь жизнью, в западных холмах. Он поскреб подбородок, раздумывая о том, что же станется с самим Тенакой-ханом.
При мысли о скором отъезде Субодаю делалось как-то неуютно. В суровой степной жизни недоставало разнообразия. Война, любовь, продолжение рода, еда — эти четыре удовольствия могли в конце концов и надоесть. Субодаю было тридцать четыре года, и он покинул родное племя по причине, непонятной никому из его сверстников.
Он скучал!
Субодай вышел из юрты. Козы блеяли, стеснившись в кучу около лошадиного загона, и высоко в небе кружил ястреб-перепелятник.
Появился Тенака-хан и встал перед нотасами — непроницаемый, со сложенными на груди руками.
Вождь подошел к нему, опустился на колени, склонил голову и поцеловал ноги Тенаки. За ним последовали все прочие нотасы.
Рения наблюдала за этой сценой из юрты. Зрелище вселяло в нее беспокойство, как и та неуловимая перемена, которая произошла с ее возлюбленным.
Ночью под меховыми покрывалами Тенака любил ее — тогда-то в ней и зародились первые искры страха. Страсть, ласки и наслаждение, от которого захватывает дух, — все было прежним. Но в Тенаке появилось нечто новое, чего Рения не могла разгадать. Где-то глубоко в нем открылась одна дверь и закрылась другая. Любовь он запер на замок — но что заменило ее?
Церемония продолжалась, и Рения смотрела на человека, которого любила. Лица его она не видела, зато видела, как сияют лица его новых приверженцев.
Когда последняя из женщин, пятясь, отошла прочь, Тенака без единого слова вернулся в юрту — и искры, тлевшие в Рении, разгорелись огнем, ибо его лицо отразило его новую сущность. Тенака не был больше воином двух миров. Степь вобрала в себя его дренайскую кровь, сделав его чистой воды надиром.
