Люба Штаний - В любой гадости ищи свои радости
Помню, как успокаивающе поглаживал по спине и шептал что-то на ухо. Всё прочее, как в тумане...
Минут пять ничего не происходило. Я только всхлипывала и тряслась, как осиновый лист. Мне было
попросту больно. И не только морально. Отчего-то, в тот момент, когда радужное солнышко
перекочевало в ладонь зомбика, заныли даже волосы и ногти. Нежное золото любви обернулось
кислотой, разъедая кожу, кровь, нервы... всю меня. В грудь будто воткнули тупой ржавый штырь.
Воткнули и забыли вынуть, и при малейшем движении этот проткнувший насквозь штырь мешал
дышать.
Как я могла? Как могла отказаться от Эйлара?! Предать его... трижды. Теперь отдала магию дракона
гниющему уроду, который всей душой желал и желает смерти тому, кого люблю. Такое не прощают.
Вина и горечь заполняли лёгкие, горло, уши, впивались под ногти тонкими огненными иглами, били по
ушам... Я опять выбрала из двоих не того. Опять...
Пусть Шариз обещал не допустить столкновения Алехандро и Эйлара, это ничего не меняло. Всё
равно! В глазах черноволосого воина я навсегда подлая беспринципная дрянь, не стоящая и
воспоминаний... Он не просто забудет – будет ненавидеть и презирать меня, а я... А я не могла иначе!
Просто не могла!
Любимому желание принесло бы власть, а кошмарику просто возможность нормально жить.
Алехандро потерял шанс отомстить врагу, ради мести которому шёл вперёд. Как только понял, что
значит для меня Эйлар, горбун отошёл в сторону, не желая рвать душу. Мою душу... Пусть отошёл
временно, но... Зомбик отступил от смысла своей никчёмной жизни, ради смысла моей. Как же я
могла поступить иначе?!
И всё же в этот момент я... ненавидела себя. О, как истово ненавидела! До крови на прикушенной
губе, до хриплого звериного воя, прорывавшегося на свободу, до звёздочек в зажмуренных глазах, до
острой боли с стиснутых зубах, до... до безумия почти. Ненавидела и не могла поднять зарёванные
глаза на Эйлара. Даже последнего, прощального взгляда не могла кинуть на любимого и преданного
мною же мужчину.
Были ещё какие-то слова. То мерзко-сиплые, то басовито-гулкие, то... Вот только самого родного,
самого дорогого голоса слышно не было а мне... Мне так много хотелось напоследок сказать Эйлару.
Сквозь боль, сквозь вину, сквозь холод осознания... Так много! Но золотое остро-колкое нечто с
каждым вздохом заполняло лёгкие, разъедало внутренности, кипятком обжигало горло и нёбо,
спазмами сжимало мышцы, вытягивало жилы, сверлом входило в кости и суставы.
– А сильна мелкая, – задумчиво пророкотал Шариз над ухом. – Это ж надо было столько силы в
заклятье вбухать! С умом явные проблемы, но силы на двоих хватит. .
Дракон говорил ещё что-то, но звуки тонули в густом, словно вата, отчаянии. Потом, будто далёкое
эхо, сиплый хрип горбуна, который сквозь собственные истерические всхлипы, судорожные попытки
вырваться из крепких объятий дракона и вспышки ослепительной боли слышала едва-едва:
– Помоги... возьми назад... только... ей...
Басовитое гудение Шариза:
– Справится... не смеешь... против... её решения...
Были ещё какие-то слова. То мерзко-сиплые, то басовито-гулкие, то... Вот только самого родного,
самого дорогого голоса слышно не было а мне... Мне так много хотелось напоследок сказать Эйлару.
Сквозь боль, сквозь вину, сквозь холод осознания... Так много! Но золотое остро-колкое нечто с
каждым вздохом заполняло лёгкие, разъедало внутренности, кипятком обжигало горло и нёбо,
спазмами сжимало мышцы, вытягивало жилы, сверлом входило в кости и суставы.
– Домой... – каким-то чудом даже не прошептала, выдавила беззвучное. – Пожалуйста...
Ответ Шариза уже не расслышала. Краем глаза заметила только, как закружились вокруг нас
полупрозрачные белые струйки света. Они поднимались снизу вверх по спирали, иногда касались
горячечно-чувствительной кожи. Прикосновения обжигали острыми льдинками-осколками зимней
стужи. Этот холод сковывал душу тишиной, отодвигал золото безнадёжности предательства чуть-чуть
дальше. Совсем чуть-чуть, но дальше и...
– Вот ты и дома, девочка, – ласково прошептал Шариз, поглаживая по щеке. – В мире без магии
тебе должно стать легче.
Попыталась было поднять тяжёлую от тоски голову, но сил не хватило, и я уронила её на плечо
дракона, отстранённо наблюдая за... собой. Я лежала на руках у шатена и в тоже время ещё одна ‘я’
медленно поднималась с кафельного пола салона. Пошатнувшись, вторая я чуть не упала, но
ухватилась за спинку вишнёвого углового дивана и кое-как выпрямилась. Неужели я всегда такая
бледная? И губы синюшные, и под глазами тёмные круги, и...
– Не пугайся, малышка. – Выдохнул, почти касаясь губами виска, шатен. – Всё будет хорошо. Тебе
сейчас нужно как следует отдохнуть, и подольше, а работа этому не способствует.
– Люб, ну где ты? – В помещение салона влетела Танька из соседнего отдела. – Мы закрываемся
и... Господи, что это с тобой?!
Увидев ‘моё’ лицо и отсутствующий взгляд, девушка всплеснула руками и торопливо подбежала. Как
раз вовремя, чтобы не позволить мнимой мне снова брякнуться на пол.
– Сашка, Ленка, Оксана Сергеевна! Любе плохо!
Никто из явившихся на зов коллег так и не увидел высокого зеленоглазого мужчину со всё ещё
плачущей мной на руках. Зато двойника не просто увидели – его усадили на стул, общупали,
заставили выпить валосердина, мгновенно провонявшего помещение. Потом подозрительно быстро
приехала скорая, и ‘меня’ увезли.
Взбудораженный происшествием народ разошёлся по домама. Свет погас, двери заперли, а мы с
Шаризом остались вдвоём в пустом здании и только алые точки сигнализации успокаивающе горели
во мраке.
– Теперь для всех ты на больничном. – Осведомил дракон удовлетворённо. – Документы наколдую.
Я за минувшие со всей этой суетой полчаса немного пришла в себя и даже начала кое-что
соображать, хотя пока ещё основательно лихорадило и крутило.
– Скорая не настоящая? – Тихо спросила, не поднимая головы с надёжного плеча. Сил не было
даже руку поднять.
– Конечно, нет, – мужчина по-доброму улыбнулся. Зелёные глаза и кожа шатена едва заметно
светились. – Это – иллюзия, просто очень хорошая.
– Зачем?
– А как ты в таком состоянии работать собираешься? Или, думаешь, пары выходных хватит, чтобы
прийти в норму? Дилания магии на ‘благословение’ не пожалела.
– Это тут не причём. Я действительно влюбилась в Эйлара.
– Да я уже понял, – дракон тяжело вздохнул. – И тем хуже для тебя. При таком раскладе заклятье
куда как крепче врастает в душу и продержится дольше. Удивительно, как ты вообще смогла
переступить через себя без моей магии. Зачем, кстати, мой подарок уроду отдала?
– Ему нужнее, – пожала плечами, – и он заслужил. Правда. Алехандро противный, но добрый,
сильный и благородный.
– Хм... – Шариз задумчиво сдул упавшую на лоб прядь волос. – Насчёт ‘благородный’ соглашусь.
Знаешь на что он в конце концов потратил твоё желание?
– Наверное, вернул себе прежний облик. – Почти равнодушно отозвалась, всё ещё содрогаясь от
стихнувшей, но не прошедшей боли.
– А вот и нет. Любопытно?
– Пожалуй, – устало подняла взгляд на особенно красивое в полутьме лицо.
– Сейчас к тебе домой, а там всё расскажу.
– Как? Тут сигнализация и... – на секунду почти ослепла от плеснувшего окрест белого жидкого
света, а когда открыла глаза, задохнулась от облегчения – мы были у меня дома.
Знакомые запахи. Родные, привычные с детства вещи. Любимое кресло и томик ‘Богатых тоже
скачут’ на столике. Вазочка арахисовой халвы на подоконнике и старый потёртый плед, небрежно
брошенный на диван. Торшер. Ночь за окном. Фонарный свет, отражающийся от влажных ветвей
обнажённых уже тополей. И...
– Кофе будешь? – Опустив меня в кресло и присев рядом на корточки, заботливо предложил дракон.
– Лучше чаю, – тихо. – Там в шкафчике заварка, а...
– Я в курсе, – сдержанно улыбнулся Шариз и пояснил уже из-за двери в кухню: – видел в твоих
мыслях.
Я промолчала. Ни возмущаться, ни удивляться не было уже ни сил, ни желания. Неужели я дома?
Правда дома?! Господи, благодарю тебя! Любовь, тоска и боль... переживу как-нибудь. Главное: все
живы, а остальное – пусть. Справлюсь.
Осторожно кончиками пальцев пробежалась по мягкому подлокотнику. Коснулась щербатой кромки
полированного столика, покоцаного с одной стороны. Это мы с сестрёнкой его уронили лет десять
назад, а потом сколы закрасили фломастером. Мама вечером ругалась очень, а папа просто принёс с
