Джон Норман - Племена Гора
— Доставьте им удовольствие, — кивнул он.
Мы задергались. Девушки вовсю старались ублажить нас языками и губками. Стягивающие руки ремни глубоко врезались в мое тело. Веревки на шеях не позволяли нам сойти с места. Мы не могли освободиться. Человек в маске снова поднял палец. К нам тут же подбежала невольница с подносом и принялась вкладывать в рот разные деликатесы. Одна из девушек придерживала поочередно меня и Хассана за голову, а другая вливала в рот сладкое и густое торианское вино из знаменитого винограда та, растущего на террасах Коса. Затем нас угостили древним вином калана, которое можно найти исключительно в Аре. Голова у меня закрухдыась. В комнату вошли музыканты.
— Пир! — хлопнул в ладоши человек на помосте.
Мы отчаянно мотали головами, стараясь увернуться от струй вина. Одна из рабынь вцепилась мне в шею, стараясь поцеловать в губы. Я из последних сил пытался вырваться.
— Тафа любит тебя, — шептала девушка, впиваясь мне в рот.
Стражник держал меня за волосы, не давая вывернуться. Веревки едва не перерезали шею. Она укусила меня за ухо и поцеловала в шею.
— Тафа очень любит тебя, господин. Разреши ей доставить тебе удовольствие.
Я вздрогнул. Неожиданно до меня дошло, что это одна из двух девушек, которых захватил Хассан в пустыне при нашем первом знакомстве. Та самая гордая свободная женщина, которую продали вместе с предательницей Зиной в Двух Ятаганах. Теперь в распущенной и сладострастной рабыне, которая словно родилась в ошейнике, было трудно узнать гордую свободолюбивую красавицу. На Горе многие полагают, что женщина рождена для ошейника, надо только, чтобы попался достаточно сильный мужчина, чтобы ее окольцевать.
Я пытался вырваться, но ничего не получалось.
— Тафа любит тебя, — шептала девушка. — Разреши ей доставить тебе удовольствие.
Я чувствовал, как по ноге и животу скользят губы другой девушки.
Мужчины в повязках равнодушно наблюдали за происходящим.
Человек на помосте снова хлопнул в ладоши. В середину комнаты выскочила белокурая женщина, высоко подняла руки и приняла первую позицию танца рабыни.
Взгляд Хассана окаменел.
Перед нами стояла Алейна.
— Помнишь ее? — спросил его предводитель пиршества.
— Помню, — ответил Хассан.
— Это и есть тот пустяк, который ты у меня отобрал. Мелочь, конечно. Тем более что я ее вернул.
Алейна дрожала под взглядом Хассана. На ней были изящные золотые цепи.
— Я вернул ее недалеко от Красного Камня.
В глазах Алейны стояли слезы. Она застыла в первой позиции танца рабыни — девушка, ожидающая команды, чтобы ублажить мужчину.
— С ней было несколько человек, — сказал человек на помосте. — Они дрались со звериным отчаянием. Им удалось прорваться и уйти в пустыню в районе Красного Камня.
Как же получилось, что Алейна стоит здесь, на этих плитах, и собирается исполнять танец рабыни? — подумал я.
— Затем, ни с того ни с сего, будучи уже в полной безопасности, она поворотила кайила и вернулась в Красный Камень.
Оазис к тому времени уже почти сгорел, прикинул я.
— Естественно, ее тут же схватили. Она все время плакала и выкрикивала имя «Хассан».
Я видел, что последнее сообщение пришлось Хассану не по душе. Она ослушалась приказа. Кроме того, в Красном Камне девчонка называла его по имени, словно была его свободной подругой.
— Я люблю тебя, господин, — прошептала она сквозь слезы. — Я очень хотела помочь тебе!
— Ты — беглая рабыня, — сказал Хассан. — Кроме того, в оазисе ты посмела назвать меня по имени.
— Прости меня, господин, — рыдала она. — Я так люблю тебя!
— Ты — беглая рабыня, — повторил он.
Алейна рыдала, не смея, однако, нарушить позицию танца рабыни.
— Прости меня, господин, — простонала она. — Я люблю тебя.
Возвращаясь к Хассану, она действительно рисковала своей жизнью. Она любила его. Но рабыня обязана беспрекословно исполнять все распоряжения своего хозяина. Она нарушила его волю дважды. Не думаю, что это далось ей легко. На Горе любовь отнюдь не означает каких-либо послаблений в отношении женщины и ничуть не облегчает ей жизнь. Напротив, ее зависимость от мужчины становится еще более полной, и она окончательно утрачивает достоинство и свободу.
— Господин, — рыдала Алейна.
Какой же все-таки лакомый кусочек рабской плоти эта Алейна, подумал я. А с другой стороны, какой еще она могла быть, если ею обладали мужчины Гора?
Человек на помосте лениво поднял палец. Музыканты приготовились к игре. Алейна в ужасе посмотрела на Хассана.
— Что мне делать, господин? — На ее горле красовался золотой танцевальный ошейник, на запястьях позвякивали золотые цепочки, некоторые из них доставали до самых лодыжек. В Тахари есть много разновидностей танцевальных цепей. Алейну заковали в так называемый овал. Кисти рук и лодыжки были скованы тонкими золотыми цепочками, продетыми в кольцо на ошейнике: Таким образом, танцовщица всегда может левой рукой натянуть цепочки и связать сама себя. Вообще же длина рассчитана таким образом, чтобы не стеснять движений. Опытная танцовщица, умело пользуясь цепью, может создавать различные образы.
— Что мне делать, господин? — взмолилась Алейна. В этот момент она была прекрасна.
Все не отрываясь следили за невольницей. Помимо украшений, колокольчиков, цепи и ошейника, на ней было шесть желтых шелковых лент, три спереди и три сзади, длиной около четырех футов каждая. Ленты крепились к золотому кольцу на шее. Меня всегда восхищало клеймо Алейны. Глубокая, четкая, тонко исполненная работа.
— Господин! — закричала Алейна.
Палец человека на помосте должен был вот-вот опуститься.
— Танцуй, рабыня, — произнес Хассан.
Палец лениво упал, музыканты заиграли. Закованная в цепи Тахари Алейна начала танцевать. Она была самым прелестным пустяком и самой очаровательной ерундой на свете.
Пир затянулся надолго. Красавицы соляного убара доставили нам немало радости. Наконец он произнес:
— Уже поздно. Пора отдыхать. Завтра вам предстоит подняться до рассвета.
Алейну отпустили несколько часов назад.
— Отведите ее в караульное помещение, — распорядился Хранитель Дюн. — Пусть порадует стражу. — Девушку за волосы вытащили из комнаты.
— Вы прикрываете лица, как это делают в Чаре, — сказал я, — но мне кажется, что вы не оттуда родом.
— Нет, — ответил человек на помосте.
— Я не знал, что ты и есть соляной убар, — сказал я.
— Многие этого не знают, — пожал он плечами.
— Зачем ты и твои люди прикрываете лица? — спросил я.
— Так принято при дворе Хранителя Дюн, — ответил он. — Здесь озабочены не племенными традициями, а сохранностью соли. Все мои люди носят повязки, поэтому никто точно не знает, кто именно состоит на моей службе. К тому же человеку в повязке легче принимать волевые решения. Он действует не от себя, а от имени всего убарата.
