Марина Дяченко - Авантюрист
– Если ты против, – услышал я негромкий голос Танталь, – то и не пойдем никуда… Как скажешь…
Я посмотрел на Алану.
Моя жена глядела в сторону. С показным, преувеличенным равнодушием.
Властители Доца были столь любезны, что прислали за нами карету. Это было тем более кстати, что обещанная непогода не заставила себя долго ждать; мы правильно поступили, задержавшись в гостинице. Вряд ли в этой кромешной тьме, в мешанине ветра и дождя, мы добрались бы до следующего селения. Мы и до замка не добрались бы, если бы не любезность властителей.
К моей неожиданной радости, ни Алана, ни Танталь не надели нового платья – обновки оказались безнадежно провинциальными, и та, и другая удивились, как не заметили этого раньше. В дорожных туалетах, со скромным достоинством высокородных путешественников мы погрузились в карету с гербами; я был при шпаге,да и кинжал, спрятанный под одеждой, приятно холодил бок. Свой нож Танталь оставила в гостинице – с ножом в рукаве, объяснила она со вздохом, любая женщина чувствует себя синим чулком.
Уже в карете – а колеса горделиво грохотали по мокрой мостовой, заглушая вой ветра – Алана спросила, склонившись к самому моему уху:
– Будешь рассказывать о Маге из Магов?
Я покачал головой, и в карете не произнесено было больше ни слова.
Экипаж прогрохотал по подъемному мосту – исправному, а не то что у меня! Миновал стражу – вооруженную, в красных мундирах! – и подкатил к парадному входу. Навстречу выскочили два лакея – ого, куда там моему бедняге Итеру! – и офицер, весь обвешанный звенящими цацками. Лакеи опустили подножку, вычистили ее до блеска, распахнули дверцу и натянули полотнище тента – все это в мгновение ока. Офицер помог дамам спуститься – внутренний двор замка оказался мощеным, да получше, чем городская площадь. Камни поблескивали чистыми спинками, вода бессильно скатывалась с них, желая, но не умея разлиться здесь лужей; я вспомнил, во что превращается во время дождя внутренний двор моего собственного замка. И скрипнул зубами.
Офицер, галантный до тошноты, уже вел нас бесконечными лестницами и коридорами; нет, в этом великолепии никогда не заведется призрак. Здесь не было ни единого темного уголка – все было залито светом бесчисленных свечей, и к каждому канделябру прилагалась круглая розовая физиономия под белыми буклями парика. У меня возникла дикая мысль, что лакеи за нашей спиной срываются с мест, стремглав бегут потайными ходами и снова встречают нас за поворотом – слишком одинаковыми были рожи, да и как прокормить такую прорву слуг?!
На стенах сверкали рамы, в рамах сверкали чьи-то предки, глаза у предков сверкали шаблонной мудростью и традиционной отвагой. Сверкали пуговицы, галуны, сверкали белым голым телом мраморные статуи в нишах, мне становилось все грустнее и грустнее. Какого пса мы влезли в эту шкатулку с драгоценностями, что нас ждет здесь, кроме головной боли и приторных сверкающих улыбок, а ведь завтра на рассвете выезжать…
За витражными стеклами бушевала непогода. Поедем, если дождь прекратится, подумал я зло. Самое обидное, если не Черно наслал этот дождь. Если это сам по себе дождь, обычная весенняя буря…
– Владыки Доца рады видеть вас, господа! Просим, входите, мы будем счастливы порадовать и вас тоже!
Зал был сравнительно невелик – по дороге сюда нам случалось пересекать куда более величественные помещения. Зал оборудован был со сравнительным вкусом – блеска, во всяком случае, было не так много; стол едва не приседал под грузом снеди – даже мускулистые ножки его, исполненные из красного дерева в виде гри-фоньих лап, с трудом могли все это выдержать. По залу растекались запахи, от которых даже у меня дрогнули ноздри. Вероятно, искусных поваров в замке было не меньше, чем лакеев…
Я с трудом оторвал глаза от угощения.
Во главе стола сидел… сидели… я моргнул, прогоняя видение. Нет, их-таки было двое – зрение не изменяло мне.
– Ой, – удивленно сказала Алана. Моей жене по-прежнему не хватало воспитания и выдержки.
Двое во главе стола казались отражением друг друга. Абсолютным отражением; они были из тех близнецов, которые до самой старости одеваются совершенно одинаково. Для которых нет большего удовольствия, чем разыграть нового знакомого; вот почему они так страдают без гостей, подумал я желчно. Вот почему они властительствуют на равных – будь иначе, второго претендента на трон пришлось бы утопить…
Близнецы сидели плечом к плечу – не будь они братьями, я решил бы, что передо мной любовники. Близнецы улыбались одинаковой улыбкой – вовсе не сверкающей, а вполне живой и обаятельной; даже я, сквозь пелену желчи, не мог этого не отметить.
Тем временем Алана и Танталь уже поприветствовали властителей; их дорожные платья выглядели вызовом окружающей роскоши, их непохожие лица были вызовом единообразию фамильных портретов. Я поклонился тоже – в меру почтительно, в меру горделиво; под задом у меня оказалось мягкое кресло, а перед носом – блестящий прибор. Властители говорили по очереди, казалось, что беседует сам с собой один человек – а ловкие руки слуги тем временем наполнили мою тарелку, и я вдруг почувствовал себя счастливым.
Совершенно. Свободным от забот, свободным от ответственности; у меня впереди свободный, спокойный вечер. Я ничего не могу сделать, пока за окном ревет дождь и хлещет ветер, я и не стану ничего делать. Я буду греться у огня, лакомиться и беседовать ни о чем – братья-властители завели именно такую беседу, неторопливую, удобную челюстям, необременительную для мысли.
Пелена желчи, сгустившаяся у меня перед глазами, упала.Я смотрел, как Алана и Танталь, настороженные и чопорные поначалу, понемногу втягиваются в беседу,кажется, речь шла о породах садовых деревьев, о землях, лежащих к югу от Доца, о морских путешествиях и о свойствах камней. Не припомню, чтобы кто-то из моих спутниц раньше интересовался камнями или садовыми деревьями – но беседа тем не менее лилась, не обременительная ни для кого, и неожиданно для себя я рассказал, как мальчишкой нашел в горах настоящий самоцвет и как ювелир вправил его колечко для моей матери.
Потом Алана не утерпелатаки – спросила, а часто ли господам властителям приходилось использовать свое необыкновенное сходство. Братья одинаково рассмеялись – и, перебивая друг друга, поведали о череде обычных детских проказ; потом тот, что сидел слева, кажется, Колвин, спросил, кем приходятся друг другу Алана и Танталь. Вопрос был, в общем-то, довольно бестактный – но в непринужденной обстановке никому не пришло в голову обижаться, и Алана сообщила, что они с Танталь – названные сестры. Близнецы закивали головами: в столь непохожих друг на друга женщинах явно чувствуется общность, возможная только между сестрами, госпожа Танталь напоминает рдяную розу, в то время как госпожа Алана – роза белая; братья завидуют господину Рекотарсу, который путешествует в обществе двух столь прекрасных цветов.
Щеки моих спутниц разгорались – не то от комплиментов, не то от вина. Мне то и дело хотелось протереть глаза – почему я, путешествующий в компании парочки роз, только сейчас заметил, что Танталь не похожа ни на одну из женщин мира? Что она смеется и хмурит брови всякий раз по-разному, ее лицо – как небо, по которому странствуют облака? Что ее профиль – как очертания далеких гор?
Нет, были мгновения… Тогда, в замке, у камина, когда половина ее лица была медной маской, а другую щеку гладила темнота… И еще – тогда, когда она выскочила на сцену в плаще с пришитыми седыми космами, и потом, когда устало ответила Бариану – «Кураж, на одном кураже…»
Танталь была объята куражом. Но и Алана, моя жена, тоже.
Эту и я помню невыносимым подростком?! Это она проиграла нашу карету и все деньги хитрому шулеру? Это она сбегала из дому, чтобы странствовать по притонам?!
Ледяная королева. Сама неприступность, холодная красота невозможно синих глаз, в которых лишь время от времени – если повезет наблюдателю, если угодит собеседник – проглядывает горячий огонек. Он, укрывшийся под ледяной коркой, морочит и потешатся, будто играет в «ку-ку»; похоже, моя жена навсегда останется верна образу улитки. Странная двойственность, некто живой и теплый, укрывшийся за жесткими схлопнутыми створками…
Господа властители умели нравится. Странно, но это их умение ничуть меня не раздражало; даже их сходство, так поразившее меня поначалу, понемногу превратилось в правило забавной игры. Братья не поднимались из-за стола, один держал бокал в левой руке, другой – в правой, и это выглядело эффектно – близнецы походили на широкоплечего человека с двумя одинаковыми головами. Забавная игра продолжалась; я рассеянно отхлебывал вино, не пытаясь сдержать рассеянной благостной улыбки.
Тем временем в углу зала неведомо как оказалась стайка музыкантов с лютнями и скрипками – и дальше я сознавал себя урывками.
