Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - Король-консорт
— Помог тот крестик? — подсказал аббат надтреснутым голосом.
— Да, — ответил я. — Не знаю, как вы предчувствовали, это ваш громадный опыт, нечеловеческая мудрость и величайшие знания нашей слабой природы... в общем, колдун сам наложил на мою грудь ладонь и хотел забрать остатки моей силы, о которой я даже не знал... ну, как бы не знал... и тогда под его рукой воспламенился ваш крестик!.. И сжег его в пепел, колдуна сжег, а ветер тут же развеял этот серый пепел... по ветру.
Он молчал некоторое время, я терпеливо ждал, наконец сказал просительно:
— Святой отец, вы что-то знали или чувствовали? Потому и дали защищающий крестик?
Он ответил, как мне показалось, уклончиво:
— Все, у кого за плечами долгая жизнь, могут достаточно точно прогнозировать будущее.
— Да, — ответил я жалко, — но это в общем... я не думал, что прогнозирование может быть таким точным и в мелочах. А я, увы, как бы мелочь в масштабах вселенной, хоть и обидно. Одно непонятно...
Он проскрипел едва слышно:
— Что?
— Этот крестик, — объяснил я, — совсем не реагировал на ту темную мощь, которую колдун начал извлекать из меня!
— Верно.
Я сказал быстро:
— Почему не начал уничтожать ее прямо во мне?
Он ответил совсем тихо:
— Крестик защищает тебя, сын мой... И только от внешней магии. А что в тебе... Ты хозяин, тебе и отвечать на Страшном Суде. Свобода воли, свобода выбора.
— Как же меня достала эта свобода, — сказал я с тоской. — Как было хорошо, когда за меня решали родители, школа, армия, учителя... И как хочу, чтобы за меня решал кто-то бесконечно сильный и умный! И, конечно, любящий и заботящийся обо мне, таком замечательном.
Он слабо перекрестил меня и прошептал:
— Не хочешь.
— Святой отец?
Он ответил со вздохом:
— Бесконечно силен и бесконечно мудр наш Господь, но даже Он дал человеку свободу, хотя мог бы, как сам понимаешь.
— Понимаю, — пробормотал я.
— Значит, — сказал он, — у Него на людей великие планы. Иди и трудись, сын мой, чтобы планы Господа стали и твоими. А для начала постарайся совладать с той недоброй мощью, что заключена в тебе. Если она вырвется на свободу...
— Быть беде, — досказал я упавшим голосом.
— И если сам ее выпустишь, — проговорил он слабо, — беде быть еще большей.
Глава 14
Я ощутил холод в теле и страшное одиночество, будто оказался на вершине заснеженной горы, а с юга и севера к ней уже подошли многокилометровые льды Великого Ледникового периода.
— Так как же мне...
— Твоя сила велика, — произнес он, — даже слишком...
Я возразил:
— Ничего не бывает слишком! Мне бы еще чуток. А лучше побольше, побольше...
— Побольше тебя раздавит, — ответил он мрачно. — Тебе следует поговорить с отцами Велезариусом и Ансельмом.
Я спросил с недоумением:
— Велезариус... это тот, кто строил стену внизу? Помню, знаю. А отец Ансельм — глава церковного суда. У меня до сих пор мурашки по коже, как вспомню. Зачем они мне?
Он пожал плечами.
— Как хочешь. Я думал, ты всерьез сказал, что хочешь больше силы.
— Хочу!
Он сказал с неохотой:
— Она в тебе есть, уже трое ощутили. Но какая-то... темная, что ли. Если ее выпустить, сразу подомнет. Потому лучше держи в себе, никому не выказывай.
— Еще бы, — пробормотал я. — Как могу другим, если не вижу сам?..
— Это и беда.
Я поднялся, поклонился.
— Отец настоятель...
Его рука чуть приподнялась над столом, осеняя меня крестным знамением.
Велизариус, размышлял я, выходя из его кабинета, этот тот священник, который больше всех, как говорят о нем, знает о мире демонов. В этом ему нет равных, а стену против демонов внизу он строил наравне с другими, кое-кто в том деле и посильнее, тот же Кроссбринер, приор монастыря.
Отец Ансельм потому и глава церковного суда, что умеет распознавать самые незначительные вкрапления черноты в человеке, и, как говорят, он с уверенностью может указать на человека, которому демон кивнул благосклонно или коснулся его плеча хотя бы пальцем.
Он еще в тот день забил тревогу, когда я впервые переступил порог монастыря. Однако аббат своей властью и под свою ответственность запретил любые расследования сути человека, скрывающегося под личиной брата паладина.
Никто не понимал странного решения настоятеля, лишь потом согласились, что да, настоятель нечто смутное предвидел, раз уж брат паладин оказался таким полезным как в деле разгадки тайны молодого монаха Целлестрина, так и в рейде против ломающих защитную стену демонов, но все равно все вздохнули с облегчением, когда я покинул монастырь.
Сейчас я чувствовал, как растет напряжение вокруг меня, и, чтобы побыстрее разрядить его так или эдак, надо бы отправиться искать Велезариуса. Ансельма можно бы раньше, знаю, где камеральная, но помню его как главу церковного суда, крупного, при регалиях инквизитора, сурового и властного по виду, осанке и прямому взгляду, и решил оставить его на потом, если вдруг что не получится с отцом Велизариусом.
На меня поглядывали с испугом и любопытством, а сам я видел в Храме слишком много, на мой взгляд, новых лиц, что непонятно, не так уж и долго я отсутствовал.
Вскоре окликнули, я увидел брата Гвальберта и брата Смарагда. Они заспешили навстречу встревоженные, а в глазах настолько глубокое участие, что мое сердце радостно дрогнуло.
— Как ты, брат паладин? — спросил Смарагд жадно. К аббату вызывают настолько редко, что всякий раз это событие. — Что он сказал?
Брат Гвальберт сладострастно потер ладони одна о другую.
— А вот за винцом брат паладин все и расскажет!
Пойдемте, — сказал я, обрадованный тем, что тягостный визит к суровым отцам Велезариусу и Ансельму на время откладывается. — У меня в самом деле еще сохранилось кое-что...
— И его надо допить, — сказал Гвальберт с лицемерным сочувствием, — а то в этом мире все так быстро портится!
Но не успели мы развернуться в сторону коридора, где моя келья, как нас окликнул отец Ромуальд, все такой же громадный викинг с рыжей бородкой и нещадно синими глазами. С ним отец Мальбрах — толстенький и невысокий, с округлым мягким лицом и бесконечно добрыми, почти детскими глазами.
Не успели поприветствоваться, как подошел отец Муассак, крупный и могучий, взглянул на меня черными глазищами из-под густых чернющих бровей.
— Говорят, ты что-то отыскал? — прогудел он с недоверием в голосе.
— Уже говорят? — удивился я. — Никому еще ничего даже не шепнул...
— У нас умеют делать выводы, — бросил он. — Пойдемте все вон в ту келью, обсудим.
