Элейн Каннингем - Короли и советники
— Да.
С такой силой и глубиной она произнесла это единственное слово, что Маттео и в голову не пришло усомниться.
— Хорошо, попробуем иначе. Представь в своем разуме — в самом разуме, конструкции из путей твоих мыслей — где находится это воспоминание о Спрайте. Можешь изобразить мысленную картинку?
Она сдвинула брови, но спустя мгновение кивнула:
— Думаю, могу.
— Двигайся оттуда глубже, и слегка поверни влево, — негромко проинструктировал джордайн.
Она представила, как скользит в глубину разума. Сначала не было ничего кроме черноты, и тут она ухватила серебристый отблеск, ощутила ритмичное, успокаивающее прикосновение.
— Кто-то расчесывает мои волосы, — прошептала она. — Моя мать?
— Оставайся там. Успокой мысли и представь, будто только что вошла в темную комнату, и ждешь, пока глаза привыкнут.
Тзигона кивнула, и застыла недвижимо, с выражением абсолютной сосредоточенности на лице. Наконец она мотнула головой.
— Ничего, — огорченно объявила она.
— Попробуем позже, — успокаивающе положил ей на плечо ладонь Маттео. — Память — дворец, который можно построить только терпением. Его нельзя создать или исследовать торопливо.
— Никаких позже, — отрезала Тзигона. — Сейчас. — Она закрыла глаза, и яростным усилием воли изгнала мысли. Когда разум опустел и успокоился, она вновь нашла место воспоминаний о Спрайте, и двинулась дальше по темным коридорам.
Мягкий ритм расчески тянул ее за собой в воспоминания. Но почему-то не успокаивал. Тзигона чувствовала напряжение матери, словно свое собственное.
Мама! Девушка еще глубже погрузилась в память, отчаянно пытаясь отыскать хоть мимолетное видение лица матери, звука ее голоса. Она видела себя, какой наверное была — голые загорелые ноги, со всей подобающей детству коллекцией царапин и синяков, крохотные ладони сжатые на коленях, блестящие каштановые волосы, спадавшие на плечи.
— Вот так, все сделано, — с вымученной веселостью произнесла женщина. — С такими гладкими, сверкающими волосами, стоит ли нам спать? Пробежимся по крышам, найдем еще открытую таверну? Там нас ждут пироги и сладкое вино, а если найдется бард, я спою. И еще, я вызову для тебя какое-нибудь громадное существо. Бехира, дракона — что хочешь.
Даже будучи еще дитя, Тзигона не обманывалась хрупкой легкостью голоса матери. Быстро наклонившись, она подтянула ремешки на башмаках из мягкой кожи.
— Готова, — объявила она.
Мать распахнула ставни и подняла ее на карниз. Прижавшись к стене, девочка начала огибать здание, уверенно и легко как древесный лемур.
Что-то на земле привлекло ее взгляд, притянуло ее к творящемуся на несколько улиц восточнее. Щупальце магии, могучее настолько, что ее глаза различали зеленое свечение, извивалось внизу, росло как вьющаяся лоза джунглей, рассылая по сторонам ищущие отростки, решительно двигаясь к неведомой цели.
Быстрее мысли стремилось оно, и замешкалось у дверей их гостиницы, словно растерявшись от встречи с этой преградой — или иной, невидимой Тзигоне. Дверь отлетела внутрь — бесшумно, но с силой, от которой у нее перехватило дыхание и чуть не спихнуло с карниза.
Неожиданно мать оказалась рядом, до боли сжимая ее ладонь.
— Туда, — поторопила она, больше не пытаясь скрыть страх.
Они кинулись по карнизу как удирающие крабы, по направлению к одной из искусно отделанных сливных труб, украшавших угол каждого здания — красота, знак статуса и спасение от летних ливней. Эта напоминала пару переплетенных змей, карабкаться было легко, и вскоре маленькие пальцы девочки ухватились за ухмыляющуюся каменную пасть одной из змееголовых горгулий, восседавших на трубах.
Мать, подставив плечо, толкнула, Тзигона взлетела на крышу, перекатилась, и мгновенно вскочив, понеслась к южному обрыву крыши.
Тзигона вспомнила их игры и светящиеся нити, из которых на ночном небе ткались карты города. Впервые она поняла их практическую ценность. Мать всегда указывала на окрестные здания и проулки, и вместе они играли в воображаемую погоню, время от времени веселую, но всегда, всегда совершенно всерьез.
Странно было чувствовать себя снова ребенком. Крыша под тонкими, коротенькими ножками казалась бесконечной. Тзигона не останавливаясь достигла края и прыгнула в ночь. Паденье было коротким, приземление жестким. Она покатилась по жесткой черепице, покрывавшей крышу бани, порезалась об острый кусочек и ногу обожгла царапина. Дотронулась до раны, на ладони осталась влага.
— Беги, — прошептала мать, вздергивая ее на ноги. — Не останавливайся. Не останавливайся!
Заставив себя позабыть о боли, она понеслась вслед за матерью по крыше. Вместе они скатились вниз с другой стороны здания, сжимая в кулаках пахучие гроздья ночных цветов, которыми поросла стена. Раздавленные бутоны провожали их запахом и вихрем золотистой пыльцы. Мускусно-сладкое облако давило на них; никогда раньше такой аромат не казался зловещим, но перепуганной девочке казалось, что цветы помогают их преследователям. Они дразнили ее своими лозами, так похожими на опасные щупальца ищущей магии, и пытались заставить ее выдать себя. Тзигона про себя прокляла их, отчаянно стараясь не чихнуть.
Наконец ее ноги коснулись мостовой. Через улицу возвышалась стена из розового камня, с пристроенным к ней бассейном в форме полумесяца; бассейн оживляло мягкое плескание игривого фонтана. Огороженная стеной вилла была ей знакома — она участвовала в их играх во время предыдущего визита в город.
Они уверенно погрузились в воду, протиснулись в узкий тоннель, сквозь который вода уходила обратно во внутренний ров. Тзигона плавала как угорь, но стена была толстой, а путь прихотливо изгибался. Она вырвалась на поверхность, задыхаясь и хватая воздух.
Протирая глаза, она заметила пару искрящихся, словно драгоценности, глаз, уверенно направлявшихся к ней, поднятых над водой крокодильим абрисом головы бехира. Мать выбросила ладонь навстречу, но из нее не хлынула магия, только плеснулась вода. Сменив тактику, она с порожденной паникой скоростью потащила девочку за собой к краю рва.
Тзигона помнила виллу. Они уже пробирались здесь во время своих ночных путешествий. Она хорошо охранялась монстрами и магией. Первая волна защитных заклинаний ударила сразу, как только их ноги коснулись сухой земли. Ее мать содрогнулась и негромко вскрикнула, как вор на рынке когда в него вонзился кинжал стражника. Сама Тзигона никаких преград не ощутила, и не ожидала почувствовать.
— Пойдем, — выдохнула ее мать и шатаясь побрела к отдельно стоявшей круглой башне, окруженной садом и никак на вид не соединенной с самой виллой.
