Ника Созонова - Красная ворона
Брат не повернул головы на звук наших шагов, не ответил на осторожный оклик Ханаан. Як-ки приблизилась и тронула его за плечо.
— Не надо! Так больно. Дышишь больно. Мне страшно.
Рин отшвырнул ее — так, что Як-ки не удержалась и упала на спину. Хорошо, что на диван. Нагнувшись, он занес кулак. Она испуганно вскрикнула — и я синхронно с ней, но кулак впечатался в стену.
— Убирайтесь! — Брат не смотрел на нас. Костяшки пальцев кровоточили, и он облизал их, как собака. — Все, все прочь! Чтобы я вас не видел, чтобы никогда не слышал ваших голосов!
— Куда?
Снежи выступил на полшага, и Рин ухватил его за воротник.
— Ты, золотой мальчик, можешь валить домой! Твои любящие родители будут рады до визга, что их отпрыск, отряхнув со ступней плохую компанию, вернулся в лоно семьи. Ханаан Ли, — он отбросил Снешариса и резко повернулся к ней (та испуганно отшатнулась, скрывшись за мою спину), — счастлив будет содержать любой состоятельный папик, просто за честь почтет. Маленького Человека заждавшиеся жена и детишки примут обратно, и он поймет, наконец, какой фигней маялся последние годы. Як-ки без разницы, где и как быть. Она давно уже больше там, чем здесь. Тебя же, Рэна, — он усмехнулся, глядя на меня в упор, — ждет не дождется твоя милая серая обыденность.
Выплеснув это, он без сил опустился на пол и тихо повторил:
— Уходите.
И мы ушли. Ушли, как послушные овцы. Благо вещей у квартета практически не водилось (за исключением нарядов Ханаан), и собираться было недолго.
Хотя мы почти не разговаривали между собой, было ясно: все надеялись, что это временное. Обойдется, устаканится — нужно лишь переждать плохой период. Рин оклемается, израненное самолюбие зарубцуется, и жизнь войдет в прежнее русло.
Одна я так не думала.
Я доехала на такси до нашей с Глебом квартиры, поднялась на лифте, но у самой двери что-то не пустило. В спешке вернулась на улицу, поймала другое такси и поехала назад.
Еще издали послышался тревожный вой сирен. Потом стало видно зарево. Я заорала таксисту, чтобы ехал как можно скорее. Выскочив из машины, понеслась прямо к догорающим руинам, пока плотная стена жара не остановила.
Отдышавшись, увидела брата. Рин стоял в стороне — и от пожарных машин, и от любопытствующих зрителей. Не шевелясь, словно дерево или столб. Обугленное мертвое дерево…
Я подошла на заплетающихся ногах и заплакала от облегчения: он был цел. Выпачкан сажей с ног до головы, но ни ожогов, ни травм не видно. На мое появление брат никак не отреагировал — не повернул головы, не поморщился, не выругался.
Пламя уже не вздымалось, а тлело. Облизывало груду черного кирпича, бывшую лишь несколько часов назад просторным и крепким домом. Нашим с ним домом. "Там же картины!.."
— Зачем?! Зачем, зачем?.. — Я исступленно затрясла его за плечи. Голова безвольно моталась из стороны в сторону, а глаза были мутными и пустыми, как аквариум без рыб и с протухшей водой. — Ты убийца, ты понимаешь это?! Они были живыми! Как ты мог?!..
Вне себя, я уже била его, стучала кулаками по плечам, груди…
— Убийца, проклятый убийца!..
Мои удары привели его в чувство. Рин крепко сжал мое горло — так, что я враз ослабела и закашлялась.
— Ты же пришла утешать меня, так? Так утешай, а не вой!..
Но я именно что выла. Вырывалась, царапалась и кусалась… Пока не стало холодно: Рин облил меня водой из ведра, с которым прибежал кто-то из сердобольных соседей. Перехватило дыхание, и кричать стало невмочь.
— Они живы. Пойми, дурочка, я сжег только оболочки и двери. Они ушли, просто ушли — каждый в свой мир. Не считай меня Сталиным или Пол Потом — я не способен на массовые казни.
Холодная вода и смысл его слов отрезвили. Я утихла. Рин, вздохнув, как от великой усталости, растянулся на грязной земле.
Дом практически догорел. Зрелище закончилось, и зрители расходились. Пожарники скрутили толстые гофрированные шланги, и машины уехали.
— Это правда, Рин? Ты отпустил их, а не убил?
Он не снизошел до ответа.
— А как же квартет? Они ведь не ушли в свои миры, их мир — ты. Они все надеются вернуться, а куда теперь возвращаться?
— Я слишком долго был для них всем: мамой, папой, учителем — в одном лице. Пора вырастать из подгузников и погремушек. Пора взрослеть и обретать социальный статус.
— А тебе, значит, вырастать и взрослеть не надо?
— Я уже давно перерос и подгузники, и все остальные забавы типа социального статуса. Пойми, Рэна: я — красная ворона. Иррациональная, нездешняя птица. Слишком иная — для серых и черных, слишком яркая — для белых. Слишком голая — для покрытых перьями, слишком независимая — для привыкших летать стаями.
— Положим, они, четверо, тоже не серые и не черные. И тоже не летают стаями.
— Пусть так. Тем более пора отращивать собственные крылья. Пойми: четверо — это очень мало. Мне нужно гораздо больше. Вернее, было нужно — сейчас я уже не нуждаюсь ни в чем и ни в ком. Что до квартета, было ведь сказано: прекрасно устроятся, найдут каждый свое место.
— А Як-ки?
— Она его уже нашла. За нее можешь не волноваться: в чем-то она вровень со мной. Правда, в иной плоскости.
— Значит, тебе совсем не нужны друзья, Рин… Ты не видишь в этом некой ущербности?
— Не вижу. Дружба — это обмен эмоциями плюс сходство мировоззрений. Если люди не меняются, стоят на месте, она может длиться годами, а то и пожизненно. Я же меняюсь очень быстро, поэтому люди интересны мне год-полтора, и нет смысла заводить крепкие отношения, связывать себя и мимолетного знакомого взаимными обязательствами.
Было по-осеннему холодно и сыро, а Рин по-прежнему лежал на земле. Начинало светать.
— И что ты будешь делать теперь? Где жить, чем заниматься? У тебя хоть деньги остались?..
— Я не безумец: взял с собой деньги, что были в корзине, и документы. Хватит, чтобы выспаться в гостинице, а завтра купить билет на самолет.
— Куда?
— Какая разница? Езжай домой, Рэна. Завтра я позвоню, и, если захочешь, придешь меня проводить.
— Завтра — это завтра? Или сегодня?
— Завтра — это когда я посплю.
— Ты точно позвонишь?
— Скорее всего, да. А сейчас иди. Я уже достаточно оценил твою самоотверженность.
Я послушно зашагала прочь. На повороте улицы оглянулась: Рин уже не лежал, а стоял. И не один! Рядом был кто-то в еще более обгорелых и грязных лохмотьях. Як-ки? Откуда она взялась?..
Они стояли близко друг к другу. Обнявшись? Подойти и проверить свою догадку я не решилась.
Вернувшись домой, легла спать, не отвечая на встревоженные расспросы Глеба. Но проспала не более двух часов. Проснулась от страха: вдруг Рин позвонил, а я не слышала? Или же не позвонит никогда: обманул, как часто бывало?..
