Ника Созонова - Красная ворона
Нет жизни? Я едва сдержалась, чтобы не заорать: "Да оглянись же вокруг, чурбан несчастный! Они смотрят на тебя, они говорят с тобой, они жаждут выпрыгнуть из своих рам и жить, и танцевать, и беситься! Если это не жизнь, то что же тогда?!.."
— Вы утверждаете, что "Черный квадрат" Малевича большее искусство, чем моя "Птица Гаадри"?
Я подняла голову, а Александр Витальевич оглянулся.
Рин подошел неслышно. Шелковое одеяние было разорвано от воротника до пояса, под глазом вилась свежая царапина. Голос был спокойным, взгляд насмешливым. Истинное состояние выдавала лишь шевелящаяся прядь волос, под которой дергалось левое ухо.
— О, вот и вы, Ринат, наконец-то! — Разведя руки, представитель галереи "Платиновый век" двинулся в его сторону, но брат увернулся от потенциальных объятий и лишь сухо кивнул. — Вижу, вы с кем-то боролись. Надеюсь, это был не мой коллега-критик?.. Я как раз говорил сейчас вашей сестре, что вас ждет успешное будущее — при условии большой работы и учебы у настоящих мастеров.
— Значит, сейчас я ничто, но если очень постараюсь, смогу стать кем-то?
— Молодой человек, вы передергиваете мои слова! Я слышал, вы нигде не учились живописи. Считаете себя выше презренного ремесла. Если б вы не были так самонадеянны, мне не пришлось бы указывать на явные технические огрехи ваших картин. Вы бы знали о том, как правильно накладывать тени и выстраивать перспективу. Вы бы избежали вопиющих анатомических несуразностей. Но, увы!
Рин расхохотался.
— На редкость забавно, когда унылая, но амбициозная посредственность имеет наглость учить творца. Ох уж, эти критики: маленькие, но кусачие паразиты. Куда до них блохам!
Александр Витальевич вспыхнул. Снисходительная улыбка растаяла.
— Я был с вами слишком мягок и терпелив, но вы этого не заслуживаете. Уже завтра в самых популярных светских изданиях появятся отзывы о вашей выставке. И вряд ли они польстят вашему самолюбию.
— Черный пиар — тоже пиар, не так ли? — Не дожидаясь ответа, Рин потянул меня за руку. — Надеюсь, вы не против, если я украду у вас сестренку?
Ни в коей мере. Тем более что мне уже пора: дела. Спасибо за гостеприимство!
— Если б ты знала, как меня тошнит от этого сброда! Метафизически тошнит, — пожаловался брат. — Я буду в оранжерее — постарайся закончить этот фарс побыстрее. И перестань, наконец, улыбаться и льстиво поддакивать — тогда они враз заскучают. А если осмелишься сказать, что думаешь — как я только что, — разбегутся, словно вспугнутые тараканы.
На языке вертелась ехидная реплика, что это его фарс, а не мой, и тошнотворных гостей в его дом назвала не я. Но я смолчала, из жалости.
— Как Як-ки?
— Лучше, чем я.
Он развернулся, собираясь уйти.
— Рин, не бери в голову! Тебе ли расстраиваться от этого? От мнений глупого пошлого стада?..
— Весь наш мир — глупое пошлое стадо, за редкими исключениями. Но, уверяю тебя, меньше всего сейчас мне нужны слова утешения.
— Рин, послушай! Некоторым понравилось — простым людям, не снобам, не критикам. Жаль, что ты позвал по большей части не их. Очень понравилось!..
Но это я уже прокричала в быстро удаляющуюся спину. Которая и не подумала обернуться или притормозить.
Избавившаяся от злобной Ругры Як-ки молчаливой тенью слонялась по комнатам, не обращая внимания на гостей. Светлое платье сменила длинная юбка Ханаан и ее же красно-желтое пончо.
Снешарис, раздобывший где-то виски, застыл перед картиной с богомолом, выпивая из горлышка и чокаясь своей бутылкой с нарисованной.
Маленький человек декламировал под полотном "Четки" свои стихи, то и дело воздевая руки к картине и патетически возвышая голос. Он умудрился собрать двух-трех слушателей.
Ханаан превратилась в статую, выбрав место у бронзового семисвечника. Она позволила себе только скупые движения кисти, подносящей и отводящей от губ мундштук с сигаретой. Впрочем, глаза тоже двигались, и именно они первыми заметили неладное.
— Рэна! Взгляни, что творится с Як-ки.
Я повернулась в указанном направлении и с ужасом поняла, что на место Ругры быстренько явилась Нигги. Вольготно развалившись на коленях у одного из гостей, Як-ки ласково почесывала его за ушком, ухмыляясь томно и недвусмысленно. Гость, важный грузный дядька, налился апоплексической багровостью, бросая панические взоры на даму с ледяным презрением на овечьем лице — супругу или подружку.
— Черт! Ну почему именно сейчас?!
Поскольку статуя и не подумала сдвинуться с места, ситуацию пришлось разруливать мне. Я хорошенько потрясла Снежи, выводя из алкогольного забытья, а затем, уже вдвоем с ним, мы привели в чувство вдохновенного Вячеслава.
Вдвоем они кое-как стащили Як-ки с чужих колен и увели в неизвестном направлении, тем самым сохранив чужую семью и снискав горячую, задыхающуюся благодарность толстяка…
Гламурные гости очистили дом только к полуночи.
Все были подавлены и печальны, и даже Як-ки, избавившаяся от Нигги (как и с чьей помощью, для меня осталось неведомым), выглядела непривычно угрюмой.
— Полный провал, да? — Снежи горько усмехнулся.
— Ничего подобного! — Я продолжала гнуть свою линию. — Простым людям понравилось. Но их было мало — он же наприглашал сливок и злобных от собственной творческой импотенции критиков.
— Я видел, одна девушка даже плакала, — подтвердил Маленький Человек. Он скинул жавший ему фрак и натянул свой ветхий пиджачок. — А один мужчина минут десять не отходил от полотна.
— От "Незнакомки"? — спросила я.
Вячеслав кивнул.
— А реакция детей? — заметила Ханаан Ли. Ее сложная прическа растрепалась, а рисунок глаза на лбу расплылся от пота. — Обычно дети на выставках зевают. А те двое-трое, что родители притащили сюда, глаз не спускали с картин. Корчили им рожи, разговаривали. Я сперва хотела мамашам замечание сделать, что притащили сюда своих невоспитанных личинок. А потом меня осенило — дети чувствуют.
— Их души еще не заплыли жиром, — отозвался Маленький Человек.
— Надо к Рину. Ему плохо!
Як-ки вцепилась в меня и Ханаан и потянула к дверям. Мы подчинились неохотно: никому не хотелось встречаться сейчас с ним. Видеть и говорить с творцом, отверженным тупым стадом…
Рин сидел в кабинете-оранжерее, на подоконнике. Окно было распахнуто настежь, и ночная прохлада наполняла комнату. Я заметила, что растения — и деревья, и хмель, и фиалки — пожухли, словно их давно не поливали. Видимо, им передалось настроение хозяина.
Брат не повернул головы на звук наших шагов, не ответил на осторожный оклик Ханаан. Як-ки приблизилась и тронула его за плечо.
