Ника Созонова - Красная ворона
Рина и остальных все не было. У меня уже ныли мышцы щек от приклеенной улыбки. Я старалась пребывать одновременно во всех местах, где кучковались гости, и хоть чем-нибудь услужить: минералкой, пакетиком чипсов, информацией, приветливой миной.
Две немолодые, но подтянутые и гламурные дамы остановились напротив "Кошки Цеи". Существо с крыльями бабочки и единственным золотым глазом во лбу яростно скалилось на них, но даже острые клыки не смогли прокусить стену равнодушия, окружавшую этих гостей.
— Пошловато, не правда ли? — задумчиво скривилась одна из них.
Вторая кивнула.
— Вторично. Явное влияние Никаса Сафронова. Но Никас не позволил бы себе такого лобового приема. Пожалуй, я не повесила бы это дома, даже в прихожей.
— А я бы повесила.
— Вот как? И где?
— В фотолаборатории мужа. Где нет освещения, кроме красного фонаря.
Обе с удовольствием посмеялись остроте.
— Подумать только: я так много слышала о гениальности этого Рината. О его самобытности…
— Слухи оказались явно преувеличенными.
Мне страстно захотелось приложить двух гламурных дур головами друг к другу — от души, со стуком, чтобы хоть что-то в крохотных вязких мозгах встало на место.
Имя Никаса звучало не раз — почему-то Рина чаще всего сравнивали с этим модным художником. Правда, не только. Кто-то вспоминал Климта, кто-то Магритта. А я сдерживалась, чтобы не заорать: "Вы все слепы или тупы! Рин — один-единственный, уникальный, ни на кого не похожий!.."
Кухня была отдана под цикл картин под общим названием "Не лучший выбор. А если так?.." На каждой были пары человекоподобных существ — одни напоминали кошек, другие волков, третьи слонов или змей. Заслышав, как людей-кошек припечатали "чересчур явным влиянием фильма "Аватар", я сочла нужным выступить в роли экскурсовода.
— Цикл замыслен как попытка представить, что было бы, если б человек был сотворен не из обезьян. Точнее, люди и обезьяны произошли от одного предка, и художник хочет показать, что это был не лучший выбор. От обезьян в людях такие некрасивые качества, как нечистоплотность, безудержная половая активность, жестокость — вплоть до мучительства и убийства особей своего вида. А будь у нас общий предок с кошачьими — мы были бы грациозны и аккуратны. И не уничтожали себе подобных (без очень сильного повода). Еще лучше — родство с волками. Этим симпатичным хищникам свойственно столь редкое в мире животных качество, как моногамия. Всю жизнь — с одной, с одним. В отличие от собак, кошек и птиц, каждую весну празднующих новую любовь. Не говоря уже о медведях, прирожденных одиночках, не нуждающихся в паре. Слоны — мудры и добры, а змеи…
Я могла бы разливаться соловьем долго (и тема, и ее воплощение казались на редкость интересными), но слушали меня прохладно, с вежливой скукой в глазах, не задавая вопросов. И я замолкла, скомкав горячую речь на полуслове.
В гостиной вокруг полотна "Четки" завязалось что-то вроде дискуссии. Я подошла с надеждой: спорят, значит, мнения разные — и кому-то нравится. Мужчина лет сорока, явно критик или искусствовед — судя по пресыщенной мине — важно и ласково втолковывал молоденькой девушке:
— Картина может потрясти лишь тех, кто, извините, мало знаком с современным искусством. Глаз знатока безошибочно замечает чужое влияние и реминисценции, уж поверьте.
— Но художник пишет не для критиков и искусствоведов, ведь так? — возражала девушка. Очки воинственно поблескивали на детском курносом носу. — Для простых зрителей — как я и мои друзья. Нас впечатлило, нам понравилось. Какое нам дело до реминисценций и прочей снобистской лабуды?
— Кому-то и Глазунов нравится, — тонко улыбнулся критик. — А для кого-то и коврики на рынке — верх искусства.
Этот дядька разозлил меня больше всех: самому не нравится — ладно, но зачем переубеждать тех, кто проникся?
— Можно вас на два слова?
Критик обернулся и просиял, словно к нему обратилась Рената Литвинова.
— Вы ведь сестра, не так ли?
— Именно так.
Мне протянули пухлую ладонь.
— Александр Витальевич. Представитель галереи "Платиновый век". А вас как величают?
— Ирина.
Мелькнула мысль: почему он так уверен, что мне не противно касаться его клешни? Но ладонь я все-таки пожала, дабы не увеличивать напряжение.
— Ирочка! Очень, очень приятно. О чем вы хотели меня спросить?
— Не спросить, но попросить. Не могли бы вы не хаять работы моего брата перед теми, кто их понял и прочувствовал, в ком они нашли отклик? — Я старалась быть вежливой и светской, хотя злость пузырилась в висках, как газировка. — Это необыкновенное искусство. Полотна по-особому воздействуют на зрителей. Они… — Я чуть было не выдала, что они способны обретать плоть и жизнь, но вовремя прикусила язык. Решать Рину, и только ему — можно ли откровенничать с пресыщенными и прокисшими сливками нашего общества. — Они разговаривают с вами, вступают в контакт, так или иначе к вам относятся. И это я говорю не как родственница, не как сестра.
— Только не надо про особую энергетику и целительное воздействие, ладно? — Он доверительно мне подмигнул. — Я могу быть с вами откровенным, Ирочка? — Меня взяли под локоть и отвели в сторонку.
— Конечно, Александр Витальевич.
Я осторожно высвободила руку из липких холодных пальцев.
— Понимаете, об этом месте, этой мастерской столько мифов и легенд ходит, что я ожидал чего-то совершенно — не побоюсь этого слова — невообразимого. И потому сейчас разочарован. Нет, ваш брат — одаренный юноша. Кстати, странно, что до сих пор его нет. Или я не заметил его появления? — Он завертел толстой шеей.
— Он занят, но скоро освободится и присоединится к нам.
— Так вот, Ринат не бесталанен. Его творения, как вы верно заметили, кому-то нравятся — что подтверждает виденный вами спор с милой малограмотной девушкой. Если бы он жил в начале прошлого века, его бы признали крупным талантом. Но сейчас — он не сказал ничего нового в живописи. Все сюжеты полотен вторичны, подобное не раз рисовали, и первооткрыватели давно снискали заслуженные лавры. Для настоящего творца ему не хватает оригинальности, изюминки, сумасшедшинки. Из него может выйти прекрасный ремесленник. И не кривитесь, пожалуйста, в этом нет ничего зазорного. Человечеству нужны не только Да Винчи и Пикассо. Правда, придется хорошо поработать: пока что его фигуры слишком статичны, а сюжеты прямолинейны. В них не хватает жизни.
Нет жизни? Я едва сдержалась, чтобы не заорать: "Да оглянись же вокруг, чурбан несчастный! Они смотрят на тебя, они говорят с тобой, они жаждут выпрыгнуть из своих рам и жить, и танцевать, и беситься! Если это не жизнь, то что же тогда?!.."
