Владимир Мясоедов - И имя мне – легион
— Вместо ответа я дотронулся до подрагивающего значка. Зеленый свет сменился красным. Невнятное бормотание сменилось животным воплем боли, который все длился и длился и длился до тех пор, пока я не сообразил убрать руку с иероглифа.
— Устройство для развязывания языков у плененных в амулете душ, — озвучил всеобщую мысль программист. — Гм… Роман, спроси у него что-нибудь.
— Что?
— Да что хочешь! Хотя бы узнай, как его зовут.
Я, чувствуя себя идиотом, повторил вопрос и, к удивлению, услышал на него ответ.
— Меня… бурм…зовут… брм…Вадимом.
— Отлично! — возликовал Антон. — А теперь скажи, что дважды два это пять!
Ры… Бырм…бурым… брым, — почему-то на этот раз воздержался от ответа пленник.
— Дважды два пять! Ну же! — требовал от него программист.
Но душа так и не ответила ему, лишь в бурчании появились какие-то новые, неодобрительные и гневные интонации.
— Как ты относишься к нам? — продолжал допрос Антон. — Если скажешь, что хорошо, мы попытаемся тебя выпустить.
— Брм… бурым. брым… Ненавижу!..брм… Хочу убить!.. брм…
— Так я и думал, — усмехнулся рунолог. — Стандарт.
— А пояснить? — попросил Максим.
— Ну вы что, про магические контракты вообще ничего не читали? — поразился недогадливости парня Антон.
— Вроде бы начинаю понимать, о чем ты говоришь, — припомнилась мне кое-какая информация из земных книг. — Разнообразные сущности, заключенные в какое-либо вместилище находясь в нем не могут врать, а также обязаны держать все клятвы которые дали.
— В точку! — усмехнулся рунолог. — Правда только при условии, что предмет, куда помещен дух, демон или, как в нашем случае, душа соответствующим образом зачарован. В амулете, судя по всему, пленники клеток под это правило попадают, а вот те, кто вышел из них на свободу — нет. Ну что ж… то что мы узнали, новость, безусловно, хорошая. По крайней мере, теперь всегда можно будет узнать правду о тех, кто по клеткам сидит. Остальные три символа будем проверять на этом же?
— А почему нет? — удивился телекинетик. — Его, как бывшего противника, хотя бы не так жалко, если что.
Я был вынужден с ним согласиться. Крайний левый символ в нижнем конце амулета наконец сделал то, ради чего в общем-то и затевалось исследование амулета. Освободил душу из клетки. Вот только темно-красный свет, окутавший статую, не только освободил пленника от каменных оков, но и выпихнул его наружу.
— Это чего?! — пораженно ахнул Максим, глядя, как в комнате прямо перед носом Сардаса парит в воздухе полупрозрачный бормочущий силуэт, размахивающий нематериальными руками и упорно пытающийся набить своему бывшему узилищу морду.
— Похоже, устройство вывода, — чуть более спокойно отреагировал я. — Вот только не информации, а пленников. Ничего, где-то тут есть такой лучик, что души ловит и а амулет затягивает, вот только почему он автоматически не включается? В прошлый раз, когда душа убитого мной гвардейца была в зоне досягаемости, никаких самостоятельных действия для того чтобы поймать ее не предпринималось.
— Рискну предположить, что на того, кого мы сами отпустили, автоматически вешается маячок свой, — высказал идею Антон. — А также весьма вероятно, что один из двух оставшихся символов и служит для того, чтобы эту функцию активизировать. Жми их!
И я нажал. Тот, что в центре отозвался очередной желтой вспышкой, а вот последний и в самом деле вызвал синий луч, безошибочно ударивший по ставшей куда более прозрачной, чем была несколько секунд назад, фигуре и втянувший ее обратно в амулет.
— Его душа принадлежит нам! — пробормотал программист, видимо сильно впечатленный увиденным. — Может, имя Сардас сменить на что-то более подходящее, Шаймсунг, например?
— Обсудим это позже, — решил я, — наблюдая, как Вера и Василий Иванович заталкивают вяло сопротивляющийся силуэт обратно в его клетку. Что ж, способ освободить тех, кого захотим, найден, пусть он и будет состоять не из одного этапа. Но мы, кажется, отдалились от первоначальной темы. Как будем разбираться с чернокнижником? Пусть даже мы найдем среди душ паладина, но этого явно мало.
— Да, это проблема, — согласился Максим, — может Василь Иванович, с его опытом, что-нибудь придумать сможет?
— Да, позови, его и Веру, — попросил я.
— Эй, а как же последний символ, — всполошился программист, — мы его разве не будем испытывать?
— Ах да, — действительно, один из иероглифов и вправду оказался мной позабыт. — Сейчас, секундочку. Нажатие и клетка, в которой был заключен все тот же «доброволец» мелко затряслась, зеленая нить, отходившая от нее, рывком увеличилась в объеме как минимум втрое, конструкция засветилась красным, но в этот раз никаких звуков мы не услышали.
— Что это? — спросил я Антона, но тот в ответ лишь невразумительно промычал какую-то абракадабру.
— Кажется, я догадываюсь, — с печальным вздохом сказал Максим. — Роман, переведи изображение на резервуар с энергией.
Я сделал требуемое и ахнул. Энергия, которая едва-едва, по капельке, сочилась из остальных труб, в одном месте била ясно видимой струйкой.
— Это что-то вроде форсажа? — предположил я.
— Да, — согласился телекенетик. — Экстренный режим, применяемый, судя по всему, если надо срочно восполнить запасы энергии. Причем каждый случай его применения нужно задавать отдельно и, знаешь, лучше бы нам воздерживаться от его применения.
— И почему не стоит использовать его постоянно? — не понимал я.
— А ты посмотри на то, как светится клетка, ничего не напоминает? Режим форсажа и режим пытки, это, кажется, одно и то же. Только теперь мы воплей не слышим. Я не знаю точно, но сдается мне, что долго это изобилие не продлится. То, что работает с превышением заложенной нормы очень быстро изнашивается.
— Но ведь душа бессмертна, — возразил ему Василий Иванович, самостоятельно успевший вместе с Верой вернуться примерно на середине речи телекинетика.
— Уверены? — спросил Максим. — Нет? То-то. Кстати, как вы, думаю, уже поняли, теперь мы можем души из амулета отпускать на свободу… Хотя лично мне что-то не хочется окончательно умирать, но может есть желающие?
— Не я, — моментально открестилась Вера.
— Ну и не я, — согласился рунолог, — мне и этот способ существования нравиться. Роман?
— Аналогично, — поддержал я парня. — Василь Иваныч, а вы чего молчите?
— Думаю, — медленно произнес пенсионер. — Такое существование мне скорее неприятно, да и в наличии загробного мира в нашем положении не верить просто глупо… но все-таки я где-то в глубине души материалист и цепляюсь за видимый мир всеми конечностями. Остаюсь.
