Из бурных волн (ЛП) - Лейн Вал И.

— Трина, ты можешь не говорить мне, но не думай, что твой старина не сможет этого понять. Я уже давно влюблен. — Он улыбнулся, показав свои крупные зубы под усами, и бросил взгляд на мою маму. — И я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понимать, что ты не влюбляешься в кого попало.

Захлопав ресницами, я попыталась не смотреть на него, но он подошел ближе.

— Он, должно быть, особенный, если смог привлечь твое внимание.

У меня пересохли губы, и я открыла рот, когда прохрипела ответ.

— Он определенно… отличается… от других парней.

— И как его зовут? Оп! Но ты не обязана мне говорить. Я не против секретных сообщений. — Он рассмеялся, и в последнем предложении проскользнул намек на его акцент.

— Нет, это не секрет, — сдалась я со слабым смешком, который больше походил на раздражение. — Его зовут Майло.

— Что ж, передай Майло, если из-за него возникнут какие-то проблемы, что я, может, и буду в четырнадцати часах езды, но знаю, как добраться туда за три часа, если понадобится.

Я покачала головой и игриво закатила глаза.

— Не волнуйся, — сказала я. — Он замечательный. — Моя полуулыбка угасла, и я сжала губы. — Но он не местный, и, возможно, ему скоро придется уехать. Навсегда.

— Это очень плохо, hija (исп. «дочка»). Если бы он знал, что для него лучше, он бы остался.

Что-то кольнуло меня в груди, когда отец заговорил. Я знала, что Майло останется ради меня. Не важно, какую боль это ему принесет. И именно поэтому не могла ему позволить. Но позволила папе продолжать говорить.

— Просто знай кое-что, Катрина. — Я оживилась, слушая его. Он нечасто называл меня полным именем. — Иногда поступать правильно ради тех, кого мы любим, причиняет боль. Иногда это ранит нас. Иногда это ранит их. Часто и то, и другое. Но мы все равно должны это сделать. И мы должны быть сильными. Fuerte (исп. «стойкими»).

Я знала, что папа не мог знать о моих секретах в Константине, но его слова пронзили меня насквозь, как копье.

С совершенно изменившимся настроением папа потянулся за коробкой с пиццей.

— Не знаю, как ты, а я умираю с голоду. Пепперони с ананасами. Надеюсь, все еще твоя любимая?

Я кивнула.

— Конечно.

Папа обнял меня за плечи и легонько поцеловал в лоб, вероятно, заметив, каким унылым был мой голос.

— Не волнуйся, hija (исп. «дочка»). В конце концов, все будет хорошо. Я обещаю.

Его слова напомнили мне о МакКензи в тот момент. Благодаря их постоянному подбадриванию и готовности выслушать, я поняла, что они оба были причинами, по которым я зашла так далеко. И я была благодарна им больше, чем они могли себе представить. Я только надеялась, что когда-нибудь смогу быть тем, кто скажет кому-то правильные вещи так, как они столько раз делали это для меня.

После того, как мы поели, мама пошевелилась в своей постели и слегка застонала. Папа задремал в кресле, тихонько похрапывая. Я потянулась к маминой руке, сама не зная почему. Какая-то часть меня была рада, что я не могла сказать, слышит она меня или нет, потому что не знала, что бы сказала ей, если бы она проснулась.

Пока я наблюдала за ней, ее веки затрепетали, но быстро закрылись снова. Она судорожно глотнула воздух и попыталась наклониться вперед, снова открывая глаза, в панике, будто задыхаясь.

Папа резко проснулся и быстро осмотрел открывшуюся перед ним сцену, а я быстро отпустила мамину руку.

— Я позову медсестру. — Папа выскочил за дверь, зовя на помощь.

Я не сводила с нее глаз, нервы были на пределе. Она внезапно схватила меня за запястье обеими руками, вцепившись так, что побелели костяшки пальцев.

— Не дай мне утонуть. Пожалуйста. Пожалуйста. Вода поднимается слишком высоко. Пожалуйста… — Она выдавила эти слова сквозь сдавленные вздохи, но я расслышала их отчетливо.

Когда папа ворвался обратно в палату, а за ним по пятам следовали две медсестры, ее глаза снова закрылись, и она откинулась на подушку. Хотя она выглядела спокойной, я знала, что внутри нее бушуют волны. Кошмары, несомненно, были здесь. И они затягивали ее в пучину.

Я должна найти эту шкатулку.

Как только папа снова отвез меня домой, я не стала терять ни секунды. Поскольку времени у меня не было, я снова принялась за работу на чердаке, не обращая внимания на беспорядок, который устроила, когда в отчаянии искала, вытаскивая предметы и передвигая коробки по полу. Я поднатужилась, пытаясь подобрать старое кресло-качалку, за которым стояли какие-то предметы антикварного вида. Мне показалось, что это подходящее место для деревянной шкатулки. Но, роясь в них, я вскоре поняла, что это всего лишь коллекция, оставшаяся от моей бабушки.

Я положила бабушкины вещи туда, где их нашла. Именно тогда заметила картонную коробку с надписью «Лидия» — так звали мою бабушку — в основании стопки коробок в дальнем темном углу за остальными. Коробка была такого размера, что в нее можно было положить несколько книг или что-то подобное. Я искала шкатулку среди маминых вещей. Только тогда мне пришло в голову, что, возможно, шкатулка была упакована вместе с вещами моей бабушки.

Я принялась за стопку коробок, открывая каждую и заглядывая внутрь, но не нашла ничего, что напоминало бы музыкальную шкатулку или шкатулку для драгоценностей. Я даже не была уверена, как она выглядит.

Ноющее ощущение, что время уходит, постоянно внушало мне уныние.

«Я должна быть с мамой», — говорило оно. Я знала, что в этом нет ничего плохого. Но если бы я была с ней, то не смогла бы помочь ей разгадать тайну этого проклятия, нависшего над нашей семьей. Какой бы путь я ни выбрала, я чувствовала, что подвожу того, кто мне дорог, и на сердце у меня было тяжело из-за этого.

Я еще раз заглянула в последнюю коробку с именем бабушки. Там, на дне, под выцветшим и изъеденным молью носовым платком, я заметила уголок чего-то деревянного. Мое сердце замерло, когда я открыла ее и обнаружила деревянный прямоугольник размером примерно с буханку хлеба.

Окоченевшими пальцами я вытащила шкатулку, и мой взгляд упал на замысловатый узор на замке, который идеально сочетался с узором на ключе. Она явно была сделана с таким же мастерством. Когда я пригляделась к узору повнимательнее, мне пришло в голову, что тот же самый узор из изящных металлических завитков и изгибов соответствует тому самому рисунку, в котором выложена чешуя русалки на серебряной подвеске моего ожерелья. Дрожь пробежала у меня по спине, когда я соединила эти три события и больше не сомневалась в связи между ними. Что бы там ни было с Корделией и Вальдесом, я была близка к тому, чтобы это выяснить.

32. Место, отмеченное крестом

Замок застонал, когда впервые за много столетий он встал на место при осторожном повороте железного ключа. Я почти испугалась, что крышка слетит с петель, когда осторожно приподняла ее. Я направила луч фонарика под темную деревянную крышку, чтобы осветить стопку пожелтевших и потрепанных бумаг, аккуратно сложенных и скрепленных веревочкой, которая была готова рассыпаться при малейшем прикосновении.

Так осторожно, как только могла, вытащила бумаги, пытаясь развязать тугую, высохшую бечевку, но она тут же оборвалась. Бумаги, по-видимому, представляли собой смесь писем и отчетов торговцев, в которых, в частности, указывалось, где был произведен портвейн «Презрение Сирены» и сколько «единиц» было переработано и продано. Как ни странно, на многих из них стояла подпись Дейвена Харрингтона, который, как я предположила, был отцом Майло, продававшим от имени Вальдеса. Но это было далеко не большинство бумаг. Остальные были подробными рисунками тушью от руки определенных участков моря, с обозначением определенных мест поверх других. На некоторых были изображены Карибские острова, на других — Атлантический океан, даже Балтийское море, а также несколько других.

Как по команде, дно под шкатулкой уступило место сгнившему потайному отделению, очевидно, сделанному своими руками. И когда я открыла дополнительное отделение, то заметила в вырезанной рамке шкатулки журнал, которым, очевидно, часто пользовались. Судя по потертому кожаному переплету и пожелтевшим страницам, ему могло быть по меньшей мере сто лет. Больше всего на свете мне хотелось порыться в его тайных страницах, но, конечно, это могло потребовать больше времени, чем я могла себе позволить там, на чердаке. Однако мысленно отметила, что собираюсь позже взять его с собой в больницу, чтобы прочитать.