Наталия Андреева - Когда падают листья...
— Воля Ваша, отец.
— Ты не дочь мне более!
Она не вздрогнула, но на миг опустила веки, приглушая отзвуки грозы, зарождающейся в зрачках.
— Что ж… Будь по-твоему… — дождь усилился, заглушая последующие слова, и тогда она прокричала: — Да снизойдет на вас тень мрачная! Да поглотит она ваш разум и ваши чары, и да не сможете вы уйти из-под гнета, пока не будете прощены! — и женщина растворилась во мраке, будто и не было ее никогда.
Черноволосый мужчина долго смотрел сквозь пелену дождя, еще не до конца понимая, что он натворил. Но звенящая золотистая струнка, издав жалобное "треньк!" уже лопнула, и пути назад не было. Он упал на колени, чувствуя, что это конец… Дело сделано. Тьма, довольно мурлыча, потирает ручки и ласково скалится в их сторону. Ничего не изменить. Тяжелые капли дождя стекали по его окаменевшему лицу, обжигая морозным ветром, луна полностью скрылась за тучами.
— Чего встали?! — черные волосы взметнулись вслед за их хозяином. — Идем отсюда! Идем! Отныне это место проклято…
Дарен резко открыл глаза и судорожно сжал руками одеяло. Сна не было ни в одном глазу. Будто и не сон был вовсе…
— Что за дьябол?
Да нет, точно сон, сон. Что же еще? Да и не припомнить вовсе уже, что привиделось.
Дарен отер холодный пот со лба и вынудил себя улыбнуться, как будто глупая улыбка могла прогнать черноту отступающего ужаса сновидения.
Светало. Наступило то время суток, когда еще не понятно, наступает ли день, или просто ночь такая светлая выдалась. Петухи еще не проснулись, а небо не посерело. Но путник точно знал: еще немного — и первые лучи солнца осветят сонную землю, и тогда снова забурлит, закипит, как в диковинном ковше, людская жизнь. Это чувство было сродни тому, которым листья начинают ощущать скорое приближение художницы-осени.
Внизу раздался громкий стук, а затем послышались чьи-то голоса. Дарен напряг слух и различил слова:
— А я тебе говорил… дурень!
— …сумел.
— …дальше… глубже в лес!
— …времени!
— …куда привязал… неумеха.
— Отец!
— В следующий раз… попробуй только у меня! Девчонка уже… нахлебниц не держать…
— …знал, что… поедет мимо?
— А! Пустоголовье!
Дарен нахмурился. Он мог и ошибаться, но уж слишком четкой выходила картинка. Или нет? А-а, ладно, ему-то что за дело?
"Путник, не будь холодным, — усмехнулась где-то рядом Эльга, — лед не может быть живым…"
"Помни обо мне, Верная" — немного резковато отозвался Дар, не ожидавший от богини такого рьяного интереса к его жизни.
Он сел на жесткой кровати и протер руками лицо. Со стены на него грустно смотрела красивая темноволосая девушка. В предрассветной мгле ее лицо посерело, но приобрело какие-то другие, живые и печальные черты. Светлые губы грустно улыбались Дарену, а в темных глазах застыла пламенем в снеге тоска. Так странно сделалось путнику, ведь днем ему казалось, что лучистый взгляд незнакомки наполнен искренней, янтарной, пенящейся, как свежая бира, радостью, да и сама девушка смеется от светлого счастья… Игра светотени или задумка талантливого художника? Быть может, и то, и другое.
Дарен решительно встал: пора было собираться. Если покинет весницу с рассветом, то дотемна доберется до пограничной заставы. И это будет значить, что у него останется еще целый день в запасе, чтобы попытаться разобраться хотя бы в вершках проблем, без назначенных краллем людьми. Ведь главным мерцернарий был только формально, на деле же все делали ищейки главы государства, перевирающие любые не нравящиеся им факты и переворачивающие все произошедшие события с ног на голову.
Путник стал одеваться, но, не надев один сапог, усмехнулся и хлопнул себя по лбу: его форменная одежда осталась на улице. А ведь ночи, в отличие от дней, были прохладными, и теперь все наверняка будет сырым. Дарен, покачав головой, быстро накинул на плечи плащ и выскользнул за дверь. Бесшумно прошел в горницу, поздоровался с хозяйкой, выбежавшей из кухни, наступил на хвост огромному рыжему котяре…
Кот взвыл дурным голосом и, выгнув спину, зашипел на путника, потом бросился прочь, прямиком под ноги хозяйке. Женщина, не ожидав от полосатого питомца такой подлянки, не удержала равновесия и упала на пол. Глиняная крынка со сметаной, которую она прижимала к пышной груди, вылетела из рук и, утробно звякнув, раскололась. Густая белая лужа растеклась на полу, источая нежный кисловатый запах. Котяра, мигом учуяв лакомство, на полпути к двери в кухню остановился и, принюхавшись, ринулся обратно, тем не менее обойдя по широкой дуге Дарена. Светислава выкрикнула пару крепких слов, после чего, кряхтя и охая, встала и попыталась оттащить кота за шкирку от испорченной безвозвратно сметаны.
— Стой, рыжий дьябол! — ее лицо, исказившееся страданием, приобрело едва заметные дерзкие черты. — Ах, негодяй! Запру тебя на псарне, будешь знать, умник!
— Да он тут, собственно и не причем, — со слегка виноватым видом заметил мерцернарий.
Женщина нехотя повернулась в его сторону, и Дарен, увидев у нее на лбу написанное крупными буквами желание кого-нибудь убить, поспешил выбежать во двор.
Раннее утро встретило путника нестерпимо приятной и такой желанной прохладой. Тонкие губы сами искривились в улыбке, а в глазах сверкнул озорной огонек. Сверкнул и пропал, будто и не было его вовсе. Первые лучи солнца уже опасливо выглянули из-за горизонта, небо окрасилось в золотисто-серый цвет. Последние звезды тоскливо гасли, как испуганные светлячки, уступая место рождающейся заре. Звезды — они ведь вечны, а заря рождается каждый день разной… Живет несколько мгновений, умирает, а потом снова ждет оборот до нового рождения, чтобы снова удивить красками тех, кто еще не разучился удивляться. Осенняя заря всегда была особенной: карамельно-золотистая, медовая, как наливное яблочко, она всегда приносила с собой надежду на что-то светлое и далекое. Странно, да? Приход осени всегда сопровождался и грустью, радостью. Она пела свою странную грустную песню, из-под тонких ее пальцев вытекала задорной речушкой щемящая струнная мелодия старушки-скрипки.
Дарен постоял на крыльце с волну, не желая прогонять столь редкое ощущения покоя и умиротворенности, а потом, широко зевнув и зябко передернув плечами, поспешил за вещами.
— Спасибо за прием, хозяева. — Дар, покопавшись в торбе, со вздохом извлек оттуда кошель. — Сколько я должен вам за постой?
Путник сначала было хотел уехать, не расплатившись, а потом… В конце концов, в прошлой гостильне с него содрали в три раза больше. Да и не пригодятся денежки-то в ближайшее время. Ежели только оружие нормальное купить… Да на него все равно не хватило бы тех трех златов, которые еще звонко переговаривались в кошеле.
