Кэролин Джесс-Кук - Дневник ангела-хранителя
То же самое со временем. Я вижу время как картинную галерею атомов, червоточин и световых частиц. Я скольжу сквозь время так же, как вы проскальзываете в рубашку или, нажав на кнопку лифта, оказываетесь на двадцать пятом этаже. Я вижу параллельные временные рамки, они открываются повсюду, показывая прошлое и будущее, как действия, происходящие по другую сторону улицы.
Я не существую во времени. Я посещаю его.
Как вы можете вообразить, это является небольшим, совсем маленьким, но главным препятствием на пути осуществления моего плана. Если я не могу ухватить суть времени, как же мне изменить жизнь Марго?
Я провела весь срок службы на посту в больнице, просчитывая способы воздействовать на Марго так, чтобы она изменилась. Я буду шептать ей на ухо ответы на все школьные экзамены, буду даже вопить ей, чтобы она держалась подальше от комплекса углеводов и сахара, может, буду выбивать барабанную дробь, чтобы внедрить глубоко в ее подсознание тягу к занятию атлетическими видами спорта. Потом всю дорогу буду подталкивать ее к блестящему финансовому успеху. Последняя цель была самой важной. Почему бы и нет? Поверьте мне, бедность означает не только муки голода. Она означает, что у тебя нет шанса сделать выбор в твоей жизни, его выхватывают прямо из-под носа.
Я сказала себе: может, именно по этой причине я и вернулась в качестве собственного ангела-хранителя. Не только для того, чтобы увидеть весь пазл, как выразилась Нан, но чтобы слегка изменить кусочки этой мозаики, с тем чтобы сложилась другая картинка, чтобы вернуть понятие «выбор» в системный блок.
4. Прядь судьбы
Приемные родители, забравшие Марго из больницы, были на удивление достойными людьми. Достойными не только из-за занимаемого ими положения в обществе, но и во всех остальных отношениях тоже.
Я немедленно выяснила, что они пытались — и потерпели неудачу — в течение четырнадцати лет обзавестись собственными детьми. Муж, адвокат по имени Бен, тащился по коридору, засунув руки глубоко в карманы. Жизнь научила его ожидать худшего и дать лучшему себя удивить. Это я могла понять по собственному опыту. Его жена — невысокая, пухлая женщина по имени Уна — быстро и мелко семенила рядом с ним. Она держала мужа за руку, а свободной рукой потирала золотое распятие у себя на шее. Оба они выглядели крайне обеспокоенными. Было ясно, что доктор Эдвардс не расписал здоровье Марго радужными красками.
Когда они появились, я сидела на кушетке, просунув ноги сквозь холодные зеленые металлические прутья и нагнувшись над краем кроватки. Марго смеялась тем рожицам, которые я строила. У нее уже был такой неприличный смех. «Ты потеряешь голову» — вот какой смех. Крошечная путаница светлых волос, в точности такого оттенка, которого я всю жизнь пыталась добиться с помощью осветлителя, и круглые голубые глаза — в конце концов они станут серыми. Два маленьких зуба проклюнулись сквозь ее розовые десны. Время от времени я улавливала в ее лице родительские черты: сильная челюсть Мика, полные губы ее биологической матери.
Уна, приемная мать, хлопнула себя ладонью по груди и задохнулась от счастья.
— Она такая красавица! — Уна повернулась к доктору Эдвардсу, который стоял позади них, скрестив на груди руки, серьезный, как владелец похоронного бюро. — Она выглядит такой здоровенькой!
Уна и Бен переглянулись. Плечи Бена — пребывая в неуверенности, он задрал их почти до ушей — поникли от облегчения. Оба супруга начали смеяться. Мне нравилось видеть сущность успешного брака. Она меня завораживала. В случае Уны и Бена это был смех.
— Вам хотелось бы ее подержать?
Доктор Эдвардс подхватил Марго с моих колен. Ее зубастая ухмылка исчезла, и она начала ерзать, но я приложила палец к губам и скорчила еще одну рожицу. Марго захихикала.
Уна прощебетала нечто хвалебное по отношению к Марго, что та в конце концов повернулась и улыбнулась ей улыбкой Чеширского кота. Уна разразилась новыми восклицаниями. Бен нерешительно взял маленькую пухлую ручку и начал издавать кудахтающие звуки. Я рассмеялась, то же самое сделала и Марго.
Доктор Эдвардс потер лицо руками. Он много раз наблюдал подобные сцены. Глубокая ненависть к ответственности заставляла его вываливать на людей самое худшее, чтобы избежать любого рода юридических обвинений. Поэтому он сказал:
— Она не доживет до своего третьего дня рождения.
— Почему? — Лицо Уны уподобилось разбитому окну.
— Ее сердце бьется нерегулярно. Оно не позволяет крови циркулировать по всем органам. Рано или поздно кислород перестанет поступать в ее мозг. И тогда она умрет, — вздохнул доктор. — Мне бы не хотелось, чтобы вы обвиняли меня в том, что я вас заблаговременно не предупредил.
Бен опустил взгляд и покачал головой. Его худшие страхи оправдались. Они с Уной были прокляты с того самого дня, когда поженились, сказал он себе. Столько раз ему приходилось наблюдать, как его жена плачет. Столько раз ему самому хотелось заплакать. С каждым новым разочарованием он приближался на один шаг к правде: жизнь жестока и кончается гробом и могильными червями.
Однако Уна была прирожденной оптимисткой.
— Но… Откуда вы можете знать наверняка? — возмущенно выпалила она. — Возможно, есть шанс на то, что ее сердце станет сильнее? Я читала про детей, которые выздоравливали, поборов всевозможные болезни, как только находили счастливый дом…
Я встала. Храбрость побуждала меня к действиям. Всегда так было. Именно храбрость больше всего нравилась мне в Тоби.
— Нет-нет-нет, — слегка холодно произнес доктор Эдвардс. — Я могу стопроцентно вас заверить, что в данном случае мы не ошибаемся. Желудочковая тахикардия — очень скверная болезнь и, как мы говорим, фактически неизлечима…
— Ма… Ма… Ма, — сказала Марго.
Уна задохнулась и восхищенно взвизгнула.
— Вы слышали? Она назвала меня «мамой»! — Доктор Эдвардс все еще не закрывал рта.
— Скажи «мама» снова, — обратилась я к Марго.
— Ма… Ма… Ма! — сказала она и захихикала. Что тут скажешь? Я была милым ребенком.
Уна засмеялась и стала подбрасывать Марго на руках, потом полностью повернулась спиной к доктору Эдвардсу.
Конечно, я уже видела сердце Марго. Размером примерно с чернослив, оно время от времени давало сбой. Свет, исходящий от него, иногда блек, терял свою яркость. Я знала: тут что-то не так. Но решила, что совершенно не помню, чтобы у меня были проблемы с сердцем. В подростковые годы я часто страдала от разбитого сердца, от неразделенной любви. Проблема явно была не такой большой, какой ее изображал доктор Эдвардс.
