Сельма Лагерлёф - Деньги господина Арне
Тут Торарин открыл глаза и увидел комнату. Там все оставалось в точности так, как и было всегда. Знакомая печь, знакомый узор на ткани. Все же он несколько раз переводил взгляд с одной стены на другую, а потом с потолка на пол, пока наконец не решился взглянуть на стол и скамью, туда, где обычно сидел господин Арне.
И там, в центре стола, между женой и своим помощником, так же, как это было тогда, восемь дней назад, сидел живехонький господин Арне. Казалось, он только перед тем закончил ужинать и отодвинул от себя миску, ложка же лежала на столе прямо перед ним. За столом сидели также все его работники, старые мужчины и женщины, и лишь одна девушка.
Торарин долго стоял в дверях, не произнося ни звука, и разглядывал всех. Похоже было, что они чем-то встревожены и опечалены, и даже сам господин Арне сидел мрачный, подперев голову рукой.
Но вот Торарин увидел, как господин Арне поднял голову.
— Улоф-конюх, не вошел ли с тобой вместе в дом кто-то чужой?
— Да, — ответил работник, — это Торарин, торговец рыбой, он был сегодня на тинге в Бранехёге.
При этих словах лицо господина Арне, кажется, чуть оживилось, и Торарин вновь услышал его голос:
— Входи же в дом, Торарин, и поведай нам о том, что решил тинг! Я всю ночь жду тебя здесь.
Все это произошло настолько естественно и буднично, что страх у Торарина пропал вовсе. Он спокойно прошел через комнату и подошел к господину Арне. Он даже спросил себя, а не приснилось ли ему, что господина Арне убили, и, может, на самом-то деле он был жив.
Но, проходя по комнате, Торарин по старой привычке бросил взгляд на полог кровати, подле которого стоял обычно сундук с деньгами. Однако сундука, обитого железом, на месте не было, и когда Торарин это понял, его снова охватил страх.
— Расскажи нам теперь, Торарин, о чем говорили сегодня на тинге.
Торарин начал было рассказывать о тинге, стараясь как можно лучше выполнить то, о чем его попросили, но все никак не мог совладать с языком, и потому все время запинался и путался.
Господин Арне наконец перебил его:
— Торарин, поведай мне лишь самое важное! Найдены ли и наказаны ли убийцы наши?
— Нет, господин Арне, — набрался храбрости ответить Торарин. — Ваши убийцы покоятся на дне Ханефьорда. Разве можно наказать их теперь?
Услышав такой ответ, господин Арне с силой стукнул по столу рукой. К нему, похоже, снова вернулось мрачное настроение.
— Что это ты такое говоришь, Торарин? Неужто ленсхерре[6] Бохуса, приехавшему с судьями и писарями провести здесь тинг, никто так и не смог сказать, где должен искать он убийц наших?
— Нет, господин Арне, никто из живых не мог сказать ему этого.
Господин Арне сдвинул брови и какой-то момент сидел хмуро, глядя куда-то перед собой. Потом снова повернулся к Торарину.
— Я знаю, что ты мне предан, Торарин. Быть может, ты скажешь мне, как отомстить моим убийцам?
— Я понимаю, господин Арне, что вы желали бы отомстить тем, кто так жестоко отобрал у вас жизнь, — сказал тогда Торарин. — Но среди нас, ходящих по этой благословенной Богом земле, нет никого, кто смог бы помочь вам в этом.
Получив такой ответ, господин Арне погрузился в долгие раздумья. Наступила тишина. Через какое-то время Торарин осмелился ее наконец нарушить:
— Господин Арне, я исполнил ваше желание, рассказал вам, как прошел тинг. Хотите ли вы еще о чем-то спросить меня или позволите мне уехать?
— Торарин, ты не должен уйти, не ответив мне еще раз, сможет ли отомстить за нас кто-нибудь из живых?
— Нет. Даже если, чтобы отомстить убийцам вашим, вместе соберутся все люди Бохуслена и Норвегии, они все же не сумеют найти их, — ответил Торарин.
И тогда господин Арне сказал:
— Что ж, коли живые не в силах помочь нам, придется делать все самим.
Господин Арне принялся громко читать «Отче наш», но не по-норвежски, а по-латыни, как это обычно делалось здесь еще прежде его времени. И при каждом слове молитвы он попеременно указывал пальцем на кого-то из сидевших за столом. Так прошел он по кругу не один раз, пока не осталось ему лишь произнести «аминь». И когда он сказал это слово, рука его указывала на девушку, дочь его сына.
Она тотчас поднялась со скамьи, и господин Арне сказал ей:
— Ты знаешь, что предстоит тебе совершить.
В ответ девушка принялась сетовать:
— Не посылай меня за этим! Разве по силам такое девушке?
— Разумеется, ты пойдешь, — сказал господин Арне. — И будет справедливо, что пойдешь именно ты, ибо месть нужна тебе более, чем всем остальным нам. Ведь ни у кого из нас не отняли они от жизни столько лет, как у тебя, самой молодой среди нас.
— Я не требую мести ни у кого из живых, — сказала девушка.
— Ты пойдешь теперь же, — повторил господин Арне. — Но ты не будешь одна. Тебе должно быть известно, что среди живых есть еще двое, сидевших восемь дней назад за этим столом.
Торарин слышал слова, сказанные господином Арне, и понял их так, что и ему предназначается искать убийц и злодеев и биться с ними. И он воскликнул:
— Ради Бога милосердного, молю вас, господин Арне…
Тут Торарину показалось вдруг, будто и господин Арне, и весь двор пасторский растворились в какой-то дымке, а сам он стал падать куда-то вниз. И здесь он потерял сознание.
Когда же Торарин снова пришел в себя, уже светало. Он увидел, что лежит прямо на земле в пасторском дворе Сульберги. Повозка с лошадью стоит рядом, а Грим лает и воет прямо над ним.
— Так, стало быть, все это был сон, — сказал Торарин. — Теперь-то я понимаю. Двор, конечно же, пуст и разорен. И не видел я ни господина Арне, ни других. А во сне я так напугался, что выпал из повозки на землю.
ПРИ СВЕТЕ ЛУНЫ
Спустя четырнадцать дней после убийства господина Арне наступили ясные лунные вечера. В один из таких вечеров Торарин при ярком свете луны ехал в своей повозке. Время от времени он останавливал лошадь, и можно было подумать, будто он ищет дорогу. А ведь он ехал не через лес, где легко заблудиться, а по открытому месту, которое вполне было можно принять за широкую равнину, где то и дело на пути встречаются скалистые холмы.
Все вокруг покрыто было белым сверкающим снегом. Погода стояла безветренная, и снег лег ровно, без сугробов и заносов, какие бывают при вьюге. Повсюду, насколько только хватало глаз, была все та же гладкая равнина и все те же холмы.
— Послушай, Грим, собачка моя, — сказал Торарин, — вот ежели бы мы теперь увидели с тобой это в первый раз, то уж точно решили бы, что едем по широкой степи. И все-таки стали бы удивляться, какая, мол, тут ровная земля, а дорога-то и вовсе без валунов и без выбоин. И что же это за дорога такая, сказали бы мы, где по обочинам нет ни канав, ни изгородей, и как же это так может быть, что из-под снега не выбивается нигде ни солома, ни кустарник? И отчего это не попадаются нам на пути ручейки разные да речушки, а ведь они уж всегда, даже в морозы самые крепкие, умудряются по белому полю проложить свои черные борозды?
