Танит Ли - Повелитель гроз. Анакир. Белая змея
— Сразу видно, мадам, как сильно вас потрясла эта утрата.
Его насмешка заставила ее вздрогнуть, точно от удара хлыста, и в ярости сжать унизанные кольцами тонкие пальцы.
— О, я действительно потрясена. Потрясена вашей злобой и бестактностью. Я слышала, вы привезли мне подарок.
— Подарок, мадам?
— Так мне сказали. То, что в вашем представлении является подарком. — Она возвысила голос. — Его шлюху! Эту грязную храмовую подстилку! Одну из этих распутных змеепоклонниц, которой он воспользовался, потому что не было рядом меня.
Эм Элисаар ничего не сказал, но его лицо окаменело от гнева.
Она выплюнула ему в лицо:
— И ни слова об этом мнимом младенце, которого она носит. Я не позволю ей остаться в живых! Я мать наследника короля — я, и никто другой.
— Вы и еще множество других, мадам.
Ее таза внезапно расширились и опустели, точно она с ужасом увидела других, менее знатных детей, заявляющих свои права первородства. Она развернулась и, подойдя вплотную к Орну, взглянула прямо ему в лицо.
— Я, — сказала она. — Я одна. Ваш король здесь, Орн эм Элисаар. — Она схватила его за руку и положила его ладонь к себе на талию. Он почувствовал под своими пальцами небольшую еще выпуклость ее живота, острые грани какого-то драгоценного камня, вставленного в пупок, под тяжелыми складками траурного платья. Кровь тяжело запульсировала у него в висках, прихлынула к паху. Вал-Мала услышала его участившееся дыхание и грубо оттолкнула его руку. — Ваш король, которому бы будете присягать на верность, — сказала она, презрительно улыбаясь при виде того, как она и алая звезда возбудили его. — А теперь разрешаю вам удалиться. Полагаю, что Вдовствующая королева может отдать подобный приказ простому принцу Элисаару.
Орн замер, его губы угрюмо сжались. Он поклонился, бесстрастно, точно робот, и зашагал прочь. Огромная дверь из циббового дерева с грохотом захлопнулась за ним.
Вал-Мала взглянула на Амнора, стоящего в тени.
— Поделом этому выскочке.
— Воистину, моя богиня. Поделом.
— Я не совсем поняла, что ты хотел этим сказать, Амнор. Возможно, тебе стоило бы поблагодарить меня, — рассмеялась она, стаскивая с головы голубой парик. Черные волосы густой волной рассыпались по плечам. — Врач уже осмотрел ту девку?
— Осмотрит, как только она прибудет во Дворец Мира.
— И Редона, — сказала она. — И Редона тоже. Когда он умер?
— Почти на рассвете, насколько я могу судить. Девчонка была с ним.
— Глупый Редон, так сильно нуждался в женщинах и так сильно их боялся. Всегда боялся. Даже в страсти. Никчемный и нелепый король.
— Больше он тебя не потревожит.
— Нет. — Она склонилась к нему, и его плечо сжала неправдоподобно белая рука. — Как?
— Я подсыпал снадобье в терпкое вино, которое делают на Равнинах, — сказал он бесстрастно. — Красная Луна уже завладела его телом. Он не соображал, что пьет.
— Я бы хотела, чтобы он знал. — Жаль, что я не видела, как он выпил это и подох.
— Это было бы неразумно, моя королева.
— И плата тебя устраивает? — прошипела она.
— Более чем, — прошептал он, протягивая руку и касаясь ее тела, которое уже прижималось к нему в пробуждающемся желании.
По широкой галерее Дворца Мира поспешно шагал мужчина в черном одеянии. Позади него, почти под самой чашеобразной крышей одной из башен, горели желтым светом окна комнаты, которую он только что покинул. На тихие сады уже почти опустились сумерки.
Он миновал двух часовых, проводивших его цепкими взглядами.
Из мрака, окружавшего широкие ворота, вынырнула сильная рука, ухватившая его за локоть.
— Что вам от меня нужно?
— Новости о девчонке с Равнин.
— От чьего имени вы спрашиваете меня?
— От имени лорда Амнора.
Врач поколебался, потом все же сказал:
— Еще слишком рано, чтобы можно было с уверенностью судить о ее состоянии.
Голос из темноты настойчиво повторил:
— Ну же, доктор. Вы же что-то думаете об этом.
— Ну… Я считаю, что она понесла.
Рука выпустила его локоть, и послышались удаляющиеся шаги. Врач встряхнулся, точно пытаясь унять дрожь, и направился в бескрайний город, чьи фонари горели, точно звезды.
Ночь укрыла Корамвис своим милосердным покрывалом — его пышные дворцы и узкие опасные переулки. На темном небе запульсировала, померкла и скрылась звезда, сдавшись неудержимо наступающему рассвету.
Где-то настойчиво затрезвонил колокол.
Покорным эхом отозвались другие такие же колокола.
Над горизонтом показался краешек нового солнца, и от черного храма богов Грозы повалили клубы дыма, затянувшего пеленой реку Окрис. Этому едкому красному дню предстояло увидеть, как король наконец-то навсегда поселится в своем мавзолее.
Небесная голубизна сгустилась, превращаясь в непроницаемо-темное индиго.
Из Дворца Гроз, из храмов, из Воинской академии тянулись черные поблескивающие процессии, сливающиеся и объединяющиеся в одну на белой дороге, по сторонам которой высились гигантские обсидиановые драконы, увенчанные зубчатыми гребнями — аллее Рарнаммона.
«Верховный король мертв, солнце угасло, луна закатилась, земля пошатнулась».
Сотня жриц шла впереди со скорбной песнью; она казалась воплем из ада, такая в ней была пустота, отчаяние, боль. Зловеще багровели их одеяния цвета драконьей крови, из их глаз ручьями текли слезы от сока цитрусов, который они туда залили, их тела были изрыты и испещрены ранами, которые они сами себе нанесли. Следом за ними шагали жрецы в пурпурных одеждах, сопровождаемые тревожным гулом гонгов, с лицами, неестественно застывшими в масках скорби.
Драконья Гвардия Редона сопровождала набальзамированного мертвеца. В гуще их черных грозно бряцающих рядов обрамленную знаменами цвета ржавчины и развевающимися кисточками, везли золоченую клетку, внутри которой сидел человек. На нем были полные боевые доспехи. На его голове пламенел огромный острый гребень, глаза смотрели прямо перед собой. Он был как живой, однако все в нем источало смерть, издавало неощутимый запах тлена, а черные глаза сверкали и блестели, отражая солнце, поскольку теперь были сделаны не из живой ткани, но из оникса и хрусталя. За ним, точно рабы, шагали принцы, несколько королей, а за ними их наложницы и жены. И королева Редона, облаченная в свой черный бархат и увешанная фантастическими драгоценностями, с волочащимися по земле и поднимающими тучу пыли юбками. Ее глаза были столь же пустыми, как бездушные камни в глазницах ее мертвого и ненавистного супруга. Ее воля погубила его, но она была вынуждена тащиться через весь город, словно рабыня, на пазах у всех горожан оплакивая его. Она вспоминала приветствия закорианских принцев — «Да будет благословен наследник в вашем чреве» — и по ее языку разлилась желчь ярости, горькая, точно дорожная пыль.
