Борис Сапожников - Театр под сакурой
Вскоре остался один Юримару, он отчаянно рубился с каии, наседавшими на него со всех сторон. Отсекал головы и чудовищные конечности, перерубал пополам быстрыми ударами, разваливал почти надвое — от плеча до пояса. Но один он не мог противостоять этой орде. Твари уже начинали расползаться по округе в поисках живой плоти и тёплой крови.
— Нам ничего иного тогда не оставалось, — Накадзо выпил сакэ и снова наполнил чашечку, — хотя тогда я был против этого. Ведь далеко не всех эвакуировали из Асакусы.
— О чём это вы, Накадзо-доно? — не понял Ютаро.
— Зачистка, — сказал, будто выплюнул, Накадзо, — есть такое слово в нашем лексиконе. Лучше его тебе никогда не произносить, Ютаро-кун. А означает оно, что над местом прорыва каии проходится дирижабль и засыпает его бомбами, так что ничего живого не остаётся на протяжении нескольких кварталов.
— И это происходило в Асакусе?! — воскликнул Ютаро.
— Лишь однажды, — вздохнул Накадзо, — да и то за несколько часов до землетрясения Канто, потому об этом «небольшом происшествии в Асакусе» очень быстро забыли.
— Вместо подмоги я дождался дирижабля, — грустно усмехнулся Юримару. — Он прошёлся несколько раз над районом прорыва и практически сровнял его с землёй. Я лежал на трупах своих людей и телах каии, а сверху сыпались бомбы весом в несколько сотен кан. Они рвались повсюду, разнося по округе кровавые ошмётки и части тел людей и каии. Меня поливало кровью, осыпало землёй, кусками камня и дерева, но я каким-то чудом оставался жив. Всё время бомбардировки.
— Как вам это удалось? — удивился я.
Меня настолько захватил необычный рассказ Юримару, что я, кажется, даже дышать позабыл.
Сидевшая в углу комнаты на роскошной софе Кагэро после моего вопроса, прозвучавшего, наверное, безумно наивно, рассмеялась каким-то особенным хрипловатым смехом. От звука его у меня по всему телу мурашки побежали.
— В тот день я впервые встретил Кагэро, — сказал как-то невпопад Юримару, — демоническую женщину. Ты шагала меж разрывов, не обращая на них ни малейшего внимания. Грязь и кровь не липли к тебе, как будто даже не касались тебя. Ведь это ты прикрыла меня тогда от бомб, верно?
— Это неважно, — помахала изящной ручкой демоническая женщина Кагэро, её, как будто, совершенно не интересовал рассказ Юримару, хотя она, непосредственная участница событий, знала всё и так. — Вы стали тем, кем стали, Юримару-доно, остальное значения не имеет.
— В этом вся Кагэро, — рассмеялся Юримару, — никогда ничего не скажет прямо.
— Должна же быть в женщине какая-то загадка, — шутливым тоном ответила демоническая женщина.
— В тот день ты сильно напугала меня, — сказал Юримару, — особенно когда произнесла те слова, что перевернули всю мою жизнь, в немалой степени поспешествовав тому, что я стал, — он криво ухмыльнулся, — тем, кем стал.
— Что же ты сказала Юримару-доно, Кагэро-сан? — спросил я.
— Ты тот, кто нам нужен, — улыбнулась демоническая женщина.
— И это всё? — удивился я.
— Конечно, — кивнул Юримару, — тогда и я, как вы, Руднев-сан, ничего не понял. Но до Резни — или Великого землетрясения Канто — оставалось несколько часов.
— Чем это вы тут заняты? — поинтересовался Накадзо у Нагэна и Ивао, колдующих над системой из микрофона, патефона и паутины проводов. На столе перед ними были разложены несколько исписанных листов бумаги, в некоторых Накадзо с удивлением опознал нотную бумагу.
— Нагэну заблажилось записать наш гимн, — ответил Ивао. — Помнишь, тот, что они с Мидзуру и Юримару написали. Вот теперь хотят записать грампластинку и размножить, чтобы у каждого была своя.
Накадзо вспомнил, что молодые люди оставались на базе отряда и ещё не знают о событиях в Асакусе и гибели Юримару. Не стоит пока им рассказывать — юноши в приподнятом настроении, портить им его Накадзо совсем не хотелось. Накадзо кивнул им, и пройдя через холл, направился к лестнице. Но когда он поставил ногу на первую ступеньку, его окликнул Нагэн.
— Юримару сказал, что ждёт вас в вашем кабинете.
— Юримару? — удивился Накадзо, замерев на лестнице. — Спасибо, Нагэн. — Он сжал перила с такой силой, что пальцы побелели, но пересилил себя и зашагал вверх по ступенькам.
Дорога от лестницы до кабинета занимала не больше пары минут. Но в тот раз они показались Накадзо вечностью. Ноги налились свинцом, переставлять их стоило неимоверных усилий. Преодолев это расстояние, Накадзо как за спасательный круг ухватился за ручку двери, потянул её в сторону и шагнул в собственный кабинет, как головой в омут.
Узнать Юримару было сложно. И дело было не в разорванной, покрытой пятнами крови, копоти и грязи форме, и не в тёмных следах от гари на лице, и даже не в свежих кровоподтёках и ссадинах, — в таком виде офицеры отряда довольно часто возвращались с операций. Самым страшным был взгляд Юримару. Он сидел, устало опираясь на рукоять меча, концом ножен упёртого в пол, когда же вошёл Накадзо, он поднял на него глаза. В них не было ни укора, ни злобы, ни даже гнева, в них плескалась только безграничная усталость пополам с печалью.
— Сто двадцать пять человек, — вместо приветствия произнёс Юримару, — плюс около трёх десятков буддистских монахов. Они служили в том храме и отказались эвакуироваться. Они сидели за нашими спинами, щёлкали своими огромными чётками и монотонно молились.
— Это было необходимо, — только и сумел выдавать из себя Накадзо. — Мы не могли допустить, чтобы твари расползлись из Асакусы.
— Для этого не обязательно было гонять целый дирижабль, — криво улыбнулся Юримару, — достаточно было отправить нам полвзвода пулемётчиков. Вы сэкономили бы казне пару сотен тысяч иен — это я не говорю о стоимости сброшенных нам на головы бомб.
— Дело не в дирижаблях и пулемётах, — покачал головой Накадзо. — Мне было противно и мерзко. Я стоял у выхода из подвала министерства финансов, а рядом торчали все эти шишки в костюмах и требовали новых солдат туда. Они даже не видели ни единого каии, но всё равно тряслись за свои шкуры и драгоценные документы. Каким-то образом, одному из них удалось выбить даже несколько пулемётных рот обычных войск. Теперь у нас на три роты пулемётчиков больше.
— Рад за нас, — буркнул Юримару, — вот только не забывай о том, что погибла вся моя рота. Это были закалённые в боях с каии солдаты, а ты без зазрения совести пустил их под нож, Накадзо.
— Я не мог снять ни единого пулемёта! — вскричал Накадзо, хлопая обеими руками по столу. — Ни одного! — повторил он, уже спокойнее. — Прорыв был не особенно сильным, но очень затяжным. Твари ползли и ползли на протяжении нескольких часов. А я, общаясь с этими шишками, каждую минуту будто дерьмо хлебал. Они тряслись как осиновые листы, приставали с расспросами про то, что будет, если твари вырвутся из подвала. Тут же стояли под парами автомобили, готовые увезти их в безопасное место.
