Юлия Галанина - Первый и непобедимый
— Ряха, надо — так надо, — глухо сказала я, видя, как неуклонно приближается матово-темный на фоне темно-прозрачного неба бугор, после которого нам придётся нестись во весь мах.
— Не бойся, Двадцать Вторая, ты — везучая! — рыкнул Ряха. — В подобных игрищах таким, как ты, голову на третье мгновение от начала сносят, а ты уже сутки жива.
— Каким таким? — зло крикнула я.
Конь вынес меня на гребень, где пахнущий горным снегом ветер ударил в лицо, разворошил волосы.
Над Отстойником лежала ночь. Луны не было, лишь звёзды светились в южной половине, — ветер снова толкал в долину тучи, залёгшие было на вершинах гор. И это тоже входило в Ряхин план.
— Штатским, — проорал в ответ Ряха, бросая взгляд назад, в темноту. — Чайник не забудь, ты за него отвечаешь! Всё, пора!
И он огрел моего коня. Потом своего.
Мы понеслись галопом вниз.
Лента дороги, выложенная мелким белым щебнем, негромко сияла в темноте, словно вобрав в себя свет солнечного дня. На её мерцающей белизне позади нас маячили четыре грязных пятна. Бугор заслонил их.
Вот теперь я почувствовала до костей, что наездилась надолго. Стёртые и сбитые места отнюдь не обрадовались быстрой скачке.
Широким махом мы миновали низменность, взлетели на лобное место. Четвёрка пока отставала, — их не было видно.
Снова вниз.
Щебень неприятно хрустел под копытами. Эх, куда лучше нестись по плотной, пружинящей земле, гулко отдающейся на каждый шаг, когда в лицо дует тёплый, а не ледяной ветер и пахнет над ночным полем терпкой полынью и сладкой мятой. А ещё лучше лететь…
В глянувшемся чем-то ему месте Ряха остановил коней, сдёрнул мешок, отцепил так дорогой его сердцу чайник от задней луки моего седла и вручил мне. Пустил наших скакунов дальше одних, огрев их хорошенько мечом в ножнах. Кони понеслись так, словно им крылья приделали. Похоже, они только обрадовались, что их ноша куда-то свалила.
Мы ушли со светлой дороги вправо.
Глава двадцать первая
РЯДОМ С ДОРОГОЙ
Рядом с дорогой была непроглядная темень.
И оттого, что сквозь эту темень летела сияющая путеводная лента, чернота камней казалась ещё мрачней, чем на самом деле.
Мы отошли, точнее отковыляли недалеко, укрылись за массивным камнем. Ряха приготовил лук, оставшиеся стрелы.
— Молчи. Не двигайся. Руками не шевели. Чайник не задень. Хвост возьми в руки, — шёпотом приказал он. — Сядь на мешок удобнее. И ради Сестры-Хозяйки, замри…
Я безропотно села на мягкие пироги и прочие вкусные вещи.
Сидеть, не двигаясь, было тяжело, но в темноте малейшее движение могло обернуться скинутым камешком, шорохом щебня, — а мы должны были раствориться среди каменных полей, если хотели исчезнуть.
Прошло немного времени, — и услышали топот четверых.
Разумеется, тут же зачесалось во всём теле, заныло всё, что могло ныть, — в общем, жутко захотелось пошевелиться. Хоть чуть-чуть. Хоть чихнуть.
«Не смей!» — приказывала я себе. — «Жить хочешь — не смей!» И щипала себя за кончик хвоста.
Четвёрка пронеслась мимо, только белый щебень летел из-под копыт. Они спешили догнать беглецов.
Наше спешивание пока осталось незамеченным.
Только они миновали нашу засаду, и чихать расхотелось, и чесаться тоже — прямо как по волшебству.
— Вот и славно, — буркнул Ряха, когда разъезд скрылся в ночи. — Авось, не сразу наших лошадок нагонят. А мы пойдём себе — надо от дороги оторваться.
— Ряха, но темно же! — взвыла я.
— Ничего, пару раз носом приложишься, на ощупь научишься дорогу находить, — пообещал он. — Проверено.
И мы пошли на северо-северо-запад, а дорога — на северо-восток.
Пошли — это, конечно, громко сказано. Скорее полезли, цепляясь за камни руками.
Ряха вручил мне чайник. И очень скоро я этот нужный в хозяйстве предмет просто возненавидела, — как я ни старалась, он бряцал, задевал о камни, упорно не пристраивался ни за спиной, ни на поясе.
Как Ряха нёс меч, лук, стрелы, мешок с едой — и все это на одной спине, пусть и украшенной такими великолепными широчайшими мышцами — для меня оставалось загадкой.
Очень быстро сообразив, что вся наша скрытность и невидимость коту под хвост — какая уж тут маскировка, когда мы движемся под чайные напевы — Ряха плюнул, отобрал у меня чайник и прицепил его где-то сверху к мешку. Как ни странно, чайник умолк.
— Мы всю ночь идти будем? — пропыхтела я ему в спину.
— Желательно да. Надо выбираться с этих полей. У нас воды нет.
Ну разумеется, тут же зверски захотелось пить.
И идти в темноте было страшно, всё казалось, что кто-то смотрит тебе в спину из черноты. Улучит момент — и к-а-а-а-ак прыгнет!
— Ряха, а тут кто-нибудь водится? — спросила я на всякий случай бодрым голосом.
— Комары, — отозвался Ряха ворчливо. — Сама подумай, кто в такой пустыне каменной заведётся, а? Тут всё живое, как мы, прямым курсом к краю полей дует, если случайно попадёт. А что есть такие твари — камнееды, мне слабо верится.
«А мне неслабо…» — печально подумала я.
Если есть драконы, почему не быть камнеедам?
Но больше я ничего говорить не стала. Если человек не верит в камнеедов, ему мои страхи не понять.
Понемногу начало светать.
Дороги уже не было видно. Я шла, как заведённая, по камням и думала, доскакали ли эти четверо до края полей? Обнаружили ли наших коней? Будут прочёсывать дорогу, гадая, куда мы скрылись?
То ли от каменной пыли, то ли оттого, что уже почти сутки мы не пили и не ели, — в горле едко першило.
Фляга у Ряхи была. На поясе. Но он считал, что пока тратить воду рано.
Наконец камни перестали быть однотонно-серыми и снова заиграли всеми красками, доступными чёрному, серому и песчаному цветам.
Рассвело.
* * *Когда показалось солнце, Ряха решил всё-таки сделать привал. До этого мы лишь останавливались, чтобы чуть-чуть отдышаться и снова брели и брели.
И первым делом после того, как Ряха скинул мешок, чайник и всё остальное, он не моим самочувствием озаботился, а здоровьем моих сапог.
— Покажи подошву, — велел он.
Я показала. Издалека.
Ряха резко поймал меня за пятку и положил мою ногу на свое колено, тщательно осмотрел и подошву, и весь сапог целиком. Потом другой.
— Похоже, держат, — сказал он. — Не сбила ноги?
— Да вроде нет, — пожала плечами я. — Вот от езды — да.
— А я стёр аж до задницы, — признался Ряха. — С чужой ноги сапоги-то…
— Да как же ты шёл? — ахнула я.
Хуже нет, когда в пути обувь не по ноге. Тогда ходьба превращается в пытку, которой названия подобрать нельзя.
