Роман Смеклоф - Тридцать один
– Прискорбно слышать…
– Заткнитесь! От ваших светских бесед тошнит! – заорал Оливье.
– Вынужден представить и этого господина. – со вздохом сообщил Евлампий. – Он хорошо известен в тридцати мирах, как браконьер, пьяница и нарушитель общественного спокойствия…
Дядя зарычал.
– Но прежде всего, – поправился голем. – Он знаменит своим кулинарным мастерством. Мастер Оливье, и его ученик и помощник…
– Проклятый вредитель! – отчаянно взвыл дядя.
– Ужасно, что вы попали в столь щепетильную ситуацию. – не обратив внимания ни на тон, ни на оскорбления, уважительно проговорил архивариус. – Мое сочувствие с вами, поверьте. Мне жаль, что известный ученик подставил своего знаменитого учителя…
– И вышел сухим из воды! – выкрикнул дядя, и добавил чуть слышно. – Мы будто поменялись местами.
– Я должен обратить ваше внимание на то, что любое событие, долженствующее произойти в тридцати мирах в ближайшем будущем, не имеет для нас значения. Попавшие на каменную террасу, так летучие обезьяны, не без иронии, называют нашу тюрьму, смертники. Из этих камер нельзя выбраться. Путь один, вниз.
– Мы умрем? – дрожащим голосом спросил я.
– Рано или поздно, юноша, всех ждет смерть, таков закон нашей вселенной. – заметил архивариус.
Оливье громко вздохнул.
– Когда же вы заткнетесь? – спросил он, сдавив лицо руками.
– Позвольте спросить, господин бывший архивариус, почему вы так убежденно говорите о смерти? – уточнил Евлампий.
– Я в камере двадцать пять дней, к счастью, местная природа богата влагой и дожди, в здешних краях, не редкость, иначе, я давно бы погиб от жажды. Все, с кем я имел честь отбывать наказание, уже погибли. Скоро придет и мое время.
– Прошу вас, господин бывший архивариус, мы хотели бы услышать доскональный рассказ. – попросил голем.
– Конечно. – согласился я.
– Чтобы вам стало ясно, я расскажу устройство тюрьмы. Она пропитана древним колдовством, поверьте мне, я в этом разбираюсь. Пространство над нами, до карниза с которого сбрасывают смертников, зачаровано заклятьями отнятия веса. Поэтому, заключенные не разбиваются, а медленно падают, как невесомые пушинки. Пространство под нами, до земли, зачарованно противоположными заклятьями и прибавляют вес. От этого, падая, совершенно невозможно спастись.
Мровкуб Тридцать Первый прочистил горло.
– Прошу прощения. Я так давно не говорил, что мне тяжело произносить длинные речи.
– Ну и заткнулся бы. – проворчал Оливье.
– Заключенных не кормят и не поют водой. – как ни в чем не бывало продолжил архивариус. – Каждое утро проход в полу расширяется. Я здесь двадцать пять дней. Мне приходится стоять в углу на одном единственном камне. К счастью, в стене удобные выщерблины и я могу держаться. Уместно будет сообщить, что вам лучше разойтись по разным камерам, иначе, проход расширится слишком быстро.
Я посмотрел на дядю. Он никак не отреагировал на слова архивариуса.
– Спасибо. – искренне сказал я Мровкубу.
– От крысиного хвоста, больше толку, чем от твоего спасибо, крысеныш. – взревел Оливье.
– Позвольте с вами не согласиться…
– Не позволю! – заорал дядя. – Я никогда не говорил спасибо тому, кто обещал, что я сдохну!
– Извиняюсь за негативную оценку, но в данных обстоятельствах, я могу себе это позволить. Вы слишком прямолинейно и узко мыслите. – ответил архивариус.
– Ну что же, подыхайте вместе со своими широкими взглядами. У меня другие планы! – надменно проговорил Оливье, странно посмотрев на меня, и подтянувшись, перелез обратно в свой каменный мешок.
– Грубые, но истинные слова! Надежда прекрасное, вдохновляющее чувство! – заявил архивариус. – Если бы я не верил в возможность спасения, давно бы разомкнул руки и бросился в пропасть.
Меня мало волновал гипотетический шанс на спасение. Больше радовало то, что сразу, как Оливье переправился в свою камеру, дыра в полу уменьшилась. Став небольшим отверстием в центре. Я сполз по стене и сел на холодный камень.
– А спать как? – спросил я.
– Неудобно, юноша. – печально проговорил архивариус. – Я сбился со счета и точно не скажу, сколько времени меня не посещало прекрасное отдохновение, именуемое сном.
– За все приходится отвечать. – сказал голем, глядя на меня. – Ты не хотел спасать фею и теперь…
– Ей ничего не угрожало! – перебил я. – Если бы я начал спасать ее, нас посадили бы еще раньше!
– Еще недавно, я защищал тебя перед Оливье. Убеждал его, что поступок значимее чем намерение. Теперь, я понимаю, что не прав. – гордо заявил Евлампий. – Да. Я умею признавать ошибки. Намерения, должны быть приравнены к поступкам.
– Извините архивариус, вы не знаете, как уничтожить голема? – спросил я.
– Есть несколько способов уничтожения голема или, если говорить точнее, лишение его возможности активного существования. Ибо уничтожить то, что итак не живое, нельзя. Уничтожить, буквально означает превратить в ничто, ни-что-же. А превратить в ничто то, что…
– Мы поняли, господин бывший архивариус, прошу прощения, что перебиваю, но мы отклонились от основной мысли и цели нашего диспута, к которой способы уничтожения големов не имеют никакого отношения. – вмешался Евлампий.
– Простите великодушно мою словоохотливость, виной тому длительное отсутствие общения с реальными собеседниками. – согласился архивариус.
– Иногда, лучше быть одному, иначе какой-нибудь оборотень превратит тебя в камень. – проворчал голем.
– Прекрати нести чушь. – разозлился я. – Я не виноват в том, что случилось с королем Дарвином. Это ты начал палить во все стороны, попал в сосуд и напугал фею! Поэтому…
– Поэтому, не надо было мне мешать! – резко ответил Евлампий.
Я вздохнул. Что за бред? Почему я вечно виноват? Повернувшись, я презрительно посмотрел на голема. Хотел сказать, что он лучше всех признает свои ошибки, но не успел. В дядиной камере сверкнуло, и вверх поднялся столп черного дыма.
– О источник магии, какая незадача. – запричитал архивариус. – Это моя вина, я должен был предупредить!
Над стенкой, между камерами, показалась голова Оливье. Его лицо покрывал толстый слой сажи. Он обвел нас затуманенным взглядом и спросил:
– Что произошло?
Я даже не узнал его голос, так мягко и растерянно прозвучал вопрос.
– Прошу прощения, я должен был предупредить. – зачастил архивариус. – В произошедшем, полностью моя вина господин…
– Мастер Оливье. – подсказал Евлампий.
– Благодарю вас, господин голем. – вежливо кивнул Мровкуб. – Мастер Оливье! Тюрьма нашпигована заклятьями, как фаршированная утка яблоками. Сожалею, я не опознал в вас мага, поэтому не акцентировал внимание на защитных чарах. Каменная терраса защищена от колдовства узников. Любое чародейство нейтрализуется. Артефакты, как правило взрываются, уничтоженные обратной амплитудой заклинания, а на творившего ворожбу накладываются чары спокойствия и повиновения.
