Джон Гримвуд - Падший клинок
— Мне пора идти, — сказал капитан. — Темучин, наверно, уже пьян, — он покачнулся, хотел что-то добавить, но только пожал плечами. — Чертов ублюдок, — пробормотал он. — От него всегда неприятности.
Якопо надеялся, что речь идет о сержанте.
— Насчет Десдайо… — пару минут спустя с трудом выговорил Родриго.
— Мой господин?
— Она счастлива?
— О да, она… — Якопо запнулся, — счастлива, насколько это возможно. Наверное, нелегко, когда от тебя отреклись. И она… Мой господин, могу я говорить откровенно?
— Говори.
Родриго ждал.
— Ну и что, — наконец спросил он, — ты собирался сказать?
Якопо втянул воздух.
— Может, не так уж она и счастлива, — произнес он. — Она думала, они скоро поженятся. Но господин Атило все время занят. Молодой здоровой женщине, должно быть, очень тоскливо…
— Она доверяет тебе?
— Нет, мой господин. Она доверяет Амелии, своей горничной. И… — Якопо снова запнулся, — у господина Атило есть раб.
— Слепой мальчишка?
— Мой господин, он не слеп. Но яркий свет вредит его глазам. Потому он носит странные очки и избегает дневного света.
— Похоже, я понял, — коротко ответил Родриго.
— Мой господин, если я вас чем-то обидел…
— Я с ним встречался.
Якопо сдержался и продолжал пить. Что-то странное прозвучало в голосе капитана, будто Родриго опасался Тико.
— Мой хозяин намерен освободить его…
— Так скоро?
— Скоро, мой господин?
— Я слышал, Атило держит рабов и крепостных от трех до пяти лет, прежде чем отпустить их. Освобождать их вообще глупо. Без обид, конечно. Но всего после года работы…
Капитан Родриго пожал плечами.
— Как давно он отпустил тебя?
— Я не был рабом.
— Правда? А я думал…
— Я сирота. Мой отец погиб на галерах.
На самом деле Якопо не знал своего отца. Но Венеция берегла особое место для свободных людей, которые погибли, защищая торговые пути или разведывая новые. И Родриго одобрительно кивнул, засчитав мифического отца в пользу Якопо.
— Почему Атило так скоро отпускает его?
— Он быстро учится, — спокойно ответил Якопо. — Манеры. Итальянский. Все, чему его учит госпожа Десдайо. Он даже начал писать.
— Он тебе не нравится, — Родриго не спрашивал.
— Мой господин, я ему не доверяю. И Десдайо присматривает за ним, — осторожно заметил Якопо. — Раньше я думал, она его боится. Но сейчас сомневаюсь. Они проводят много времени вместе.
— Десдайо и раб?
— Госпожа Десдайо, раб, иногда Амелия, — сказал Якопо. — Они часами сидят в пиано нобиле, когда господин Атило уходит. И раб сопровождает их на вечерних прогулках. Иногда они гуляют часами. Уверен, ничего особенного…
— Он раб.
— Именно, мой господин.
Капитан Родриго с отвращением поморщился.
42
— Якопо? — спросил Тико, услышав звук открывающейся двери.
Десдайо заглянула в подвал.
— Ты ждешь Якопо? — удивленно спросила она.
— Он проходил тут немного раньше.
Она зашла внутрь. Дверь осталась открытой, и лунный свет затопил комнатушку. В эту ночь луна была полной, на чистом небе сияли звезды.
— Госпожа моя, закройте дверь.
— Не все же могут видеть в темноте.
Из чистого упрямства Десдайо еще шире распахнула двери и обернулась. Тико стоял лицом к стене.
— Выйдите, — произнес он. — Или закройте дверь.
— Тико…
— Быстрее.
Она захлопнула дверь.
— Встаньте в тот угол. И не подходите ближе…
Тико забил под дверь деревянный клин, потом отыскал свечу, растопку и кремень. Растопкой служила тряпка, истертый кремень выкинул какой-то горожанин.
— Свечи стоят денег, — заметила Десдайо с пылом богатой женщины, которая верит в свою бедность.
— От лунного света мне больно, — ответил Тико.
— Разве не от солнечного?
— Это другая боль.
Десдайо с сомнением посмотрела на него. Она подошла поближе и заметно удивилась, когда Тико немедленно выставил вперед свечу.
— Мне нужно кое-что рассказать тебе. И я хочу присесть.
— На мой матрас?
— А ты видишь тут стул?
От нее пахло розами и сладким вином, с привкусом пота и мускуса. Тико любил и ненавидел этот привычный запах. Так пахли все женщины от пятнадцати до тридцати.
— С тобой все хорошо?
— Нет, — резко ответил он. — Нет.
От потрясения Десдайо отступила назад. Тико был только рад. Его звало тело девушки. Биение пульса на ее горле призывало беду. Кожа сияла в пламени свечи.
— Уйдите, — выдавил он. — Уходите сейчас же.
— Я думала, мы друзья, — сказала она. — А теперь ты так со мной разговариваешь, — она почти плакала. — Ты не можешь так. Нельзя так…
— Потому что я раб?
— Ты грубишь.
— Иногда, — сказал он, — я вас ненавижу.
У Десдайо перехватило горло, и она зарыдала.
— Я думала, если буду доброй, это поможет. Говорят, все рабы хотят убить своих хозяев. А ты — другой. За всей твоей ненавистью, — горячо сказала Десдайо, — доброе сердце.
Тико улыбнулся, и она вздрогнула.
— Госпожа, вы ошибаетесь. Вряд ли я…
Их спор прервал внезапный стук в дверь. Десдайо нервно оглянулась. Уже плохо, если ее просто застанут здесь. Но в ночной рубашке, с шалью, накинутой на плечи, и босиком…
— Наверное, Амелия. Я все объясню.
— Это Атило, — ответил Тико, когда стук повторился.
И еще раз, громче. Атило подергал ручку и понял, что дверь заперта.
— Откуда ты знаешь?
— По звуку шагов.
Тико отбросил матрас, открыв дыру в полу. Старая и давно заброшенная попытка прорыть туннель наружу. Десдайо колебалась, но Тико поднял ее и уронил вниз. Потом задвинул матрас на место. Тико успел заметить выражение ее лица, когда она почувствовала руку, скользнувшую по груди.
— Открой эту проклятую дверь!
— Мой господин, как только вы перестанете колотить в нее.
Удары прекратились, и Тико быстро вытащил клин, оберегая пальцы от удара дверью. Атило ворвался внутрь.
Старик уставился на клин в руках Тико, потом оглядел погреб. Его взгляд остановился на свече.
— Зачем она тебе?
— Мое ночное зрение не идеально, — солгал Тико.
— Где она? — потребовал ответа старик.
— Кто, мой господин?
— Амелия.
— Думаю, спит в своей постели.
Атило нахмурился.
— Сегодня вечером она должна была прийти ко мне, — он сердито выдохнул, решив, что сказал слишком много. — Якопо тоже пропал. Если они где-то бездельничают на пару…
