Ника Ракитина - ГОНИТВА
Бесповоротно выстроились в одно: бегущие, как по ниточке, слепые волки… Зимнее поле… Волки, хватающие за руку с оружием, точно зная, для чего оно предназначено… Женский голос, хлестнувший плетью сквозь вой… Несуразности Лискны… Хриплый голос корчмаря и фольклориста Коти Борщевского: "Ох, не дай нам Боже увидеть, как она снова пойдет по земле. Все равно как в войну: солдатики непогребенные лежат, и над ними жируют вороны. Ты-то, Тумаш, не помнишь, маленький был тогда". Девушка с моста в Краславке, бросающая в воду склизкие зеленые камешки, о которой рассказала панна Цванцигер…
Айзенвальду сделалось жарко. Он скинул сюртук и растянул узел галстуха.
Легенда делалась явью.
И можно было отбросить осторожное "если предположить", впервые возникшее вместе с воображаемой схемой в гостиной особняка Цванцигеров.
В Задушный день на погосте в Навлице была Морена… Та самая языческая смерть, при одном упоминании которой болтун Котя, застреливший чудовищную рысь и спокойно гуляющий ночами по кладбищу, трясется студнем… ради служения которой Антя Легнич готова лишиться бессмертной души… и сам Айзенвальд… к черту.
И тогда легко объясняется и большое число пропавших, и неразборчивость силы, которая похищает или убивает людей.
Генрих еще раз перелистал военные рапорты.
"…- убито дикими зверями, тела найдены: 52 человека. Из них рядовых 28, унтер-офицеров 23, офицеров 1. Все без исключения – конвойные команды, сопровождавшие грузы или военную почту от города к городу.
– убито в драках местными жителями, до приказа No17 от 8 января 1831 года "О запрещении увольнений в город в Лейтавском округе по причине особого положения":
6 рядовых.
– боевые потери в патрулировании и столкновениях с отрядами инсургентов:
2 рядовых, 1 офицер, всего 3 человека.
– пропало без вести, тела не обнаружены: 17 человек, из которых рядовых 10, унтер-офицеров 5, офицеров 2. Из этих 17 человек 12 пропало при сопровождении конвоев, что позволяет отнести гибель их на диких зверей. А 5 человек, именно же:
3 рядовых, унтер-офицер и лейтенант пропали 14 января 1831 года с караульной вышки, из охраны Тракайских складов Е.С.Г. ун Блау…"
Дикость? Суеверия?
"То, что у вас, в Эуропе, народный вымысел, у нас – реальность! Мой Господь распадается на осколки. И у каждого свое имя, и каждый требует веры и обещает свои чудеса!"
Количество исчезновений ужасало. Каждое ведомство видело свою малую часть и объясняло скачок после Задушного дня естественными причинами: нападение диких зверей, козни инсургентов-"лисовчиков", гибель от мороза, драка на меже за кусок земли… Если объясняло вообще.
А похоже, были это вот они, "мор, глад и трус", равно пугающие революционный комитет и сумасшедшего крестолилейца, но которые пока еще никто не заметил. И, судя по всему, не заметит – пока не станет поздно. И носил этот ужас вполне конкретное имя. Не менее памятное здесь, чем имя Айзенвальда, некогда военного генерал-губернатора Виленской губернии. Имя оболганной женщины, вызванной из своей могилы в угоду патриотическим порывам и амбициям князя Ведрича Александра Андреевича, теперь тоже не вполне живого. И не понимающего, что Морена – не та сила, которая станет кому-то служить. А пройдет, сметая правых и виноватых и превращая пусть и захваченную, но такую прекрасную землю во всеобщее кладбище. И было лишь одно в безупречной схеме Ведрича, в своем яром желании отомстить связавшего могилу предателя на перепутье, кровь его родственника и полную луну, чего член "Стражи" никак не мог представить: Северина не предавала! И потому у них всех оставалась надежда.
Северина – не предавала! Но не кричать же об этом на площади – все равно Айзенвальду не поверят.
Генрих по привычке провел руками от подбородка к затылку, точно сдирая паутину с лица, потянулся до хруста в спине. Выпить захотелось смертельно: хоть мальвазеи, хоть гданьской водки.
Патриот х…!
Что же со всем этим делать?… Пытаться победить Морену-смерть обычными средствами: казнями, облавами, массовым вводом войск – все равно, что завалить костер грудой дров и радоваться, что огня не видно…
"В некоторых случаях было установлено, что люди погибли от большой стаи волков – такие происшествия в таблицу не внесены. Общее число их примерно по 1 на каждые 2 необъясненных. Известно, что губернаторы Вильни, Краславки и Двайнабурга направляли охотничьи отряды на отлов волчьих стай, но из числа самих полесовщиков пропала почти пятая часть (по бухгалтерским книгам губернаторов – 18 человек), после чего охотники вообще отказались идти в лес".
Князь Пасюкевич боялся леса. Знал? Но ведь он погиб задолго до Задушного дня… и даже того вечера, когда в речку Краславку посыпались склизкие зеленые камешки. И почему тогда волки пощадили самого Айзенвальда?
Отставной генерал вышел из дома на шумную виленскую улицу, но и там тренированный разум продолжал работать, перебирая варианты. Лавина необъяснимых смертей не обрывалась с последним днем масленой, когда, по уверениям пана Борщевского, власть Морены заканчивалась до следующей зимы. Она продолжала нарастать. Либо древние законы переставали действовать, либо эстафету Морены перенимала какая-то другая сила, и следовало возвращаться к документам, оставленным дома, и там еще раз внимательно искать ее следы. Память услужливо подсунула цитату из отчета полицай-департамента:
"…N2
Маршалок дворный Трокскаго застенка пан Глинский (Glinsky) Костусь, вышедши во двор свой, в имении Хролка, о полудни марца 17-го числа, издал громкий крик. Сбежавшиеся на крик его слуги нашли пана своего упавшим с последней ступени крыльца и расшибшимся. Позван был лекарь Борис Путный. Осмотрев упавшего, признал оного мертвым. Наряженный на рассмотрение дела сего поветовый пристав пан Казимир Хрип сведок тщательно опросил и установил достоверно, что из оных никто пана Глинского толкнуть не мог. А важнее, никто из фольварковой челяди сердца на пана Костуся не держал, понеже тот добрый был и равнодушный ко многим их выходкам.
Осмотрев место, куда глядел погибший, пристав обнаружил многие лошадиные следы под старым вязом, на который с крыльца фольварка поверх ограды хороший вид. Но следы копыт только под вязом находились, как будто коней некто из воздуха на землю поставил и тем же способом убрал в воздух. Допрошенные конюхи там не были и коней туда не выводили. По сходству следов сих необъяснимых с N1, оный случай выделяется как N2."
Под N1, помнил Айзенвальд, была запись о смерти Витольда Пасюкевича, князя Омельского.
