Анна Гурова - Мельница желаний
— Если бы я запел в полную силу… — угрюмо начал Йокахайнен.
Вяйно пренебрежительно махнул рукой.
— Если тун хочет погубить врага, так он его убивает при первом же удобном случае. Твоя беда в том, что ты не тун. Вот тебе совет — брось похъёльскую ворожбу. Ты немало умеешь и без нее. Прощай, Йокахайнен, приятно было с тобой познакомиться. В другой раз узнай, кто перед тобой, прежде чем лезть в драку.
Вяйно отодвинул плечом саами, прошел мимо него и скрылся в избе, захлопнув за собой дверь.
Йокахайнен заскрипел зубами, закинул кантеле за спину и окинул двор яростным взглядом. Калли застыл на месте, готовясь кинуться в лес, если нойде вздумается сорвать на нем горечь поражения. Однако нойда искал не его. У стенки возле крыльца стояло прислоненное метательное копье. Йокахайнен не собирался пользоваться им в колдовском поединке, а носил с собой для охоты и так, на всякий случай. Горечь и злость направили его руку — он схватил копье и с силой метнул его в дверь. Дерево загудело от мощного удара.
— Вернись! Выходи, трусливый старикашка! Все равно я с тобой покончу! Песней обращу в навоз!
Несколько мгновений во дворе стояла мертвая тишина, только вибрировало древко глубоко вонзившегося в дверь копья. Все, от последней травинки до застывшего у изгороди Калли, затаились в ожидании чего-то неведомого и ужасного. Потом громко скрипнула дверь, и на крыльце появился Вяйнемейнен. В руках у него было кантеле.
Глава 21 НАКАЗАНИЕ ЙОКАХАЙНЕНА
Вяйно встал на крыльце, глядя прямо на Йокахайнена. Никакого добродушия в его лице не осталось. Мрачна грозовая туча, страшен гром, смертоносна молния, и нет в них ни милосердия, ни жалости — ведь чувства эти свойственны только людям, а никак не колдунам, которые обычными людьми, да и вообще людьми, строго говоря, уже не являются. Такой грозовой тучей явился нойде Вяйнемейнен. Калли смотрел на старика и не узнавал его; все равно как если бы увидел, что знакомая с детства гора Браге разверзлась, и из провала полезла наружу вся нечисть Маналы.
— Ты куда собрался? — громовым голосом окликнул Вяйно Йокахайнена, который невольно попятился к забору. — Теперь послушай мое пение!
Вяйно сел на верхнюю ступеньку крыльца, положил кантеле на колени и ударил по струнам. Его кантеле, изготовленное из семи пород деревьев на карьяльский манер, напоминало плоский пустой короб, чьи струны издавали не мелодичный звон, а ноющее басовитое гудение. Первый раз Калли услышал пение Вяйно. Колдун пел совсем не так, как Йокахайнен. Он не повторял заученные слова чужого заклятия, а творил свое собственное. Мощный, нисколько не старческий голос, подобающий скорее вождю или военачальнику, бросал слова руны, как приказы в бою. Заклинание, похожее на воинскую песню, рождалось из гудения струн, из боли и обиды молодой сосны, из трепета помороженной травы, из гнева Вяйно и его стремления наказать похъёльского выскочку.
Когда Вяйно на мгновение прервался, чтобы вздохнуть, Йокахайнену почудилось, что земля под его ногами чуть качнулась. Гора вздрогнула — сначала слабо, потом сильнее. Лес тревожно зашумел, словно в предчувствии бури. Над горой пронесся порыв ветра, принеся с озера грохот волн. Новая судорога земли заставила Йокахайнена покачнуться. Следующий бросил его на колени. Небо потемнело, заскрипела изба, вторя стону бора. Над озером кричали чайки. По земле от крыльца к забору побежала трещина, посыпались комья земли, обнажились древесные корни. Калли снова упал на траву — ему казалось, что миру наступает конец, и если его не поглотит земля, так придавит падающий небосвод.
Вяйно не обращал на творящееся вокруг него безумие никакого внимания. На самом деле он только начал. Его взгляд был сосредоточен на нойде, и пение предназначалось ему одному. Йокахайнен, который уже успел кое-как подняться на ноги, с трудом сохраняя равновесие на дрожащей земле, бежал в сторону ворот. Бег его с каждым шагом становился все медленнее. Калли с ужасом заметил, что ноги саами вязнут в земле. Пение Вяйно сливалось с грохотом дрожащей земли. Вдруг Калли показалось, что он оглох, — все звуки исчезли. Песня стала неслышимой — но продолжалась!
Копье Йокахайнена, так и торчащее в двери, превратилось в цаплю. Цапля опустила длинные ноги на крыльцо, уперлась, выдернула из досок клюв, взмахнула крыльями и улетела.
Йокахайнен раскрывал рот в беззвучном крике. Его ноги уже по колено увязли в земле, и он не мог сделать ни шагу. Возможно, он просил о пощаде, но Вяйно его не слушал. Из-за спины нойды в небо потянулись какие-то белые колючки. Йокахайнен с выражением ужаса на лице сорвал со спины костяное кантеле и бросил его на землю. Кантеле сплошь покрывали акульи зубы! Через мгновение земля всосала кантеле, и от волшебного инструмента остался только холмик.
Узоры татуировок на лице и руках Йокахайнена зашевелились, как живые, и сползли на землю разноцветными червями. Там, где червь зарывался в землю, тут же появлялся цветок: василек, лютик, зверобой, ромашка, медуница…
— Куртка станет тучей в небе, пояс — радугой над морем… — как будто издалека донесся до Калли гулкий голос Вяйнемейнена.
И тогда Калли понял, что делает старый колдун. Он не спеша разбирал Йокахайнена на части, и каждую часть отправлял туда, где ей и надлежало пребывать, к славе и украшению мира. Такая ворожба, избавляющая белый свет от мерзопакостного колдуна, была, по мнению Вяйно, истинно благим делом.
Йокахайнен уже не кричал. Он бормотал себе под нос какие-то заклинания, сосредоточенно пытался вырваться. Земля поглотила его до пояса и продолжала затягивать в себя дальше. Вокруг продолжались превращения, но они происходили слишком быстро, чтобы обычный человек успел за ними проследить. Калли только видел, что дерзкий нойда тонет в земле, как в трясине. Ему вдруг вспомнилась легенда о великане Випунене, победу над которым приписывали тому же Вяйнемейнену: «И, одолев, он заклял его — будешь лежать в сырой земле вечно, на плечах твоих вырастет осина, на висках — береза, изо лба ели, а меж зубов — сосны, и не умрешь вовеки, и не будешь знать забвения…»
Неожиданно пальцы Вяйно замерли над струнами, и он перестал петь. В тот же миг вернулись звуки — глухой грохот земли, скрип деревьев, треск избы. Вернулись — и сразу утихли. Только Йокахайнен как был, так и остался по пояс в земле — бледный, мокрый, глотающий воздух. Недалеко от него лежало костяное кантеле, густо обросшее зубами, — видно, земля исторгла его, не сумев переварить зачарованный инструмент.
— Ну, что скажешь, третейский судья? — Вяйно повернулся к Калли. — Думаю, теперь нойда уймется и не станет требовать продолжения поединка. Что мне с ним дальше делать, а?
