Анна Гурова - Мельница желаний
Тыльные стороны кистей рук, лоб и подбородок саами тоже были тщательно разрисованы. Каждый обточенный ноготь нойды украшал составной рунный знак, наводящий на врага тот или иной морок. Вяйно поморщился — это было в чистом виде похъёльское колдовство, которое понемногу перенимали у тунов многие саами и варги. В левой руке захватчик держал небольшое желтоватое кантеле необычной формы, правой поглаживал струны. От Вяйно не укрылось, что его пальцы слегка дрожат — не то от напряжения, не то от страха, если, как это было принято среди нойда, колдун не успел принять перед боем какое-нибудь особое снадобье.
В соснах посвистывал ветер, нежно пригревало осеннее солнце. Колдуны молча изучали друг друга.
— Кто же это без приглашения явился в мой дом? — нарушил молчание Вяйно. — Кто это осквернил святость очага и влез в чужой двор, как вор, даже не узнав, кому этот дом принадлежит? Кто по доброй воле ищет суровой кары на свою голову?
— В одном ты не прав, колдун Вяйнемейнен, — произнес саами глуховатым, но сильным голосом певца. — Я знал, к кому пришел в дом. Слава твоя проникает в глубины звездных океанов и во мрак ледяного Хорна. Достигла она и моего стойбища и уязвила меня в самую печень! И тогда я понял, что не смогу ни есть, ни спать, пока не будет у нас с тобой встречи, и я не уверюсь, что вся твоя слава — не более чем вздорные басни из тех, которые рассказывают у очага старики в ночное время года.
Вяйнемейнен усмехнулся, терпеливо выслушав многословный и замысловатый вызов на бой. Когда-то райдены любили соревноваться в велеречивости, украшая вызовы проклятиями и насмешками. Но после войн с Похъёлой обычай болтать перед боем быстро отмер. Туны времени на разговоры не тратят — если могут, нападают сразу, если не могут, улетают и нападают из засады.
— Слава тоже кое-чего стоит, — заметил он. — Вот ты мое имя знаешь, а я твое — нет.
— Я — Йокахайнен из рода Железного Ворона, — с достоинством сказал молодой колдун. — Отец мой Ише повелевает многочисленным и богатым племенем, мать моя из рода нойда и сама известная шаманка. Дед мой был великим нойда, он умел обращать людей в камень. Эти камни до сих пор стоят в тундре, могу показать.
— А сам ты что умеешь, кроме как хвастаться заслугами родственников?
— Я овладел всей мудростью предков. Я умею взывать к богам, заклинать зверей и подчинять своей воле хийси. Я учился у похъёльских колдунов, у непревзойденных тунов. Среди саами мне нет равных в ворожбе.
— А я тебе на кой сдался?
— Победа над тобой меня прославит, — без лишней скромности сообщил Йокахайнен. — А больше мне от тебя, старик, ничего не надо.
Вяйно тяжко вздохнул. На самом деле у него отлегло от сердца. Если этот хвастливый юноша был тем, за кого себя выдавал, то он не казался серьезным противником. Возможно, он даже не догадался порыться в сундуках в избе. Некоторые вещицы, обращенные против хозяина, могли бы создать Вяйно много неприятностей.
— Значит, Йокахайнен из похъёльских саами. Первый раз слышу. Сколько тебе лет?
Услышав этот вопрос, нойда утратил невозмутимость и явственно разозлился.
— Это не имеет никакого значения, — заявил он, нахмурясь. — В наших делах возраст не важен. Тот, кто искуснее в ворожбе, — займет дорогу. Слабый, убеленный сединами — уступит.
— Седина — не признак слабости, в особенности среди колдунов. Ступай отсюда, мальчик.
Йокахайнен дерзко улыбнулся и провел пальцами по струнам кантеле. Над двором поплыл жалобный звон. На солнце набежало облачко и тут же двинулось по небу дальше.
— Я посрамлю тебя, старик! Я перепою тебя, певец! Я зачарую тебя, чародей!
— Последний раз предлагаю по-хорошему, парень, покинь мою избу!
— Победить тебя будет для меня честью.
— Упрямый саами! Ладно, сам напросился! Вяйно вошел во двор. Сосновый бор за его спиной проводил его шелестом и скрипом. Йокахайнен, скрывая торжество, неторопливо спустился с крыльца. Он до последнего опасался, что Вяйно не примет его вызова.
— Как ты собираешься со мной сражаться? — спросил Вяйно, давая сопернику понять, что обмен любезностями закончен.
— Выбор за хозяином. Ты, говорят, знаток рун и песнопевец. Я тоже певец не из последних. В каком из этих искусств ты желал бы со мной померяться силами?
Вяйно развеселился.
— Я человек простой, безвестный, всю жизнь прожил в лесу, пению учился у кукушки, а руны сам кое-как постиг своим слабым старческим умишком. Я выбираю пение, хотя бы для того, чтобы послушать, какие звуки издает твое забавное кантеле. Оно, похоже, костяное?
— Это похъёльское кантеле. Там других не делают. Мое я сделал сам из челюсти косатки. Только человеческая и медвежья кость звучит лучше.
— Хм… — Вяйно на мгновение задумался. — А мое-то кантеле в избе осталось. Надо бы его оттуда забрать…
— Э нет! Споешь и без кантеле, — нойда быстро отступил к крыльцу. — Я тебя в дом не пускал. Победи меня сначала.
Вяйно, ничуть не огорчившись, что его простая уловка не удалась, оглянулся по сторонам и сел на колоду для рубки дров.
— Ну, начинай, — благодушно предложил он нойде. — С чего-нибудь малого. Посмотрим, чего стоят похъёльские чародеи.
Йокахайнен кивнул, быстро проверил, настроено ли кантеле, и оглянулся по сторонам в поисках достойной темы. Его взгляд упал на пушистую сосенку, растущую у крыльца.
— Если я песней умертвлю это дерево, ты сможешь песней же его оживить?
Вяйно задумчиво поглядел на сосенку.
— Ну попробуй.
Взгляд Йокахайнена затуманился, пальцы забегали по струнам. Он запел на языке лаппи, глядя на сосну из-под полуопущенных век. Кантеле вторило ему, задавая пению размеренный торжественный ритм. Йокахайнен пел о зиме, которая приходит нежданно, о лютых морозах, которые пробираются глубоко в землю и выстуживают спящую жизнь из корней и семян; о снежых буранах, которые ломают деревья и выворачивают их с корнями даже в лесу — что уж говорить об одинокой, беззащитной маленькой сосне на верхушке горы… И казалось, что дыхание зимы уже коснулось двора Вяйнемейнена: потемнело небо, съежилась и поникла трава, сосны заскрипели под порывом студеного ветра. Вяйно, внимательно слушавший пение, плотнее запахнул на груди меховую безрукавку.
Сосенка у крыльца вдруг начала трястись, как будто от холода; с нижних веток полетели сухие колючки. Йокахайнен, видя это, запел с удвоенной силой. Сосенка дрожала, но не сдавалась. Из мельчайших пор в ее коре выступили бисерины смолы. В несколько мгновений они покрыли ствол и ветки блестящей, как стекло, коркой. После этого деревце дрожать перестало. На землю упали еще несколько хвоинок. Больше ничего Йокахайнену добиться не удалось. Возмущенный нойда на полуслове прервал пение.
