Анна Гурова - Мельница желаний
Сосенка у крыльца вдруг начала трястись, как будто от холода; с нижних веток полетели сухие колючки. Йокахайнен, видя это, запел с удвоенной силой. Сосенка дрожала, но не сдавалась. Из мельчайших пор в ее коре выступили бисерины смолы. В несколько мгновений они покрыли ствол и ветки блестящей, как стекло, коркой. После этого деревце дрожать перестало. На землю упали еще несколько хвоинок. Больше ничего Йокахайнену добиться не удалось. Возмущенный нойда на полуслове прервал пение.
— Так нечестно! — крикнул он Вяйно. — Ты помогаешь ей!
— Ничего подобного, — искренне возразил Вяйно. — Она сама справилась.
— Как же, «сама»! Петь под руку — такого даже туны себе не позволяют!
— Ты просто выбрал не то дерево. Что ж, не повезло. Признаешь свой проигрыш?
— Нет! — рявкнул нойда. Вяйно на миг задумался и кое о чем вспомнил.
— А третейскому судье поверишь? Йокахайнен глянул на него с подозрением.
— Откуда тут взяться третейскому судье? Кроме нас с тобой, тут за полдня пути ни одного человека нет!
«Где же Ильмо?» — подумал Вяйно, обернулся к лесу и воззвал:
— Господин Тапио, ты еще здесь? Сосны утвердительно прошелестели за оградой.
— Тапио? — Йокахайнен заметно побледнел. — Хозяин Леса?
— Он самый, — кивнул Вяйно. — Ты хвалился, что умеешь взывать к богам. Я тоже умею, и они мне отвечают. Кстати, не думаю, чтобы пение твое ему понравилось. С теми, кто ни за что губит деревья, он тоже любит поступать соответственно. Так что даже и не знаю, парень, как ты теперь будешь в свою тундру через Тапиолу возвращаться…
Йокахайнен промолчал, не на шутку встревоженный.
— Господин Тапио! — снова воззвал Вяйно. — Не в службу, а в дружбу — мне нужен третейский судья. Там у тебя мальчонка по лесу бегал… Помнишь, мы с тобой насчет подарка говорили…
В воздухе повисла тишина, а потом ветер принес раскатистый голос:
— Бес с тобой, хитрый старик, забирай своего холопа! Лес снова зашелестел, и через несколько мгновений среди сосен показался встрепанный Калли. Он диким взглядом обвел двор, увидел знакомое лицо Вяйно и широко улыбнулся.
— Слава богам, выбрался!
— Это еще кто? — брезгливо спросил Йокахайнен. Калли взглянул на нойду, перевел взгляд на избу, на озеро и изменился в лице.
— Господин Вяйнемейнен… Это что же такое?
— Это моя усадьба. Не бывал?
– Моя усадьба, — поправил Йокахайнен. — Зачем ты притащил этого мальчишку?
— Этот мальчишка будет судьей.
— Кем-кем я буду? — встрял Калли. — А этот оленевод откуда здесь взялся?
Вяйно хмыкнул и вкратце объяснил подростку, что тут происходит и в чем будет его роль. Колдун еще не договорил, а Калли уже решительно мотал головой, с надеждой поглядывая в сторону леса, откуда только что был так рад выбраться.
— Нет-нет, господин Вяйно, я для таких дел не гожусь. Ничего не понимаю ни в пении, ни в ворожбе, и вообще умом с детства обижен. Поищите, господин, другого судью, а мне еще пожить охота.
— Куда, дурак! — рявкнул Вяйно, видя, что Калли намеревается сбежать. — Отсюда до Браге два дня пути. Встань сюда и смотри, ничего с тобой не будет. Начинай заново, саами. Хватит уже испытаний. Сыграй всерьез.
Пальцы Йокахайнена легко забегали по струнам. Нойда смотрел на соперника, и на его губах играла злорадная улыбка.
— Слыхал ли ты похъёльские песни, старик?
— Доводилось, нахальный мальчишка.
— Но вряд ли тебе довелось учиться у тунов?
— Боги миловали от этой пакости.
— Туны — лучшие колдуны по обе стороны Борозды Укко!
— Вот только саами для похъёльцев — рабы, домашняя скотина. Никогда тун не возьмется учить саами ворожбе.
— Ты что, мне не веришь?
— Как только ты сказал, что учился у тунов, я сразу понял, что ты просто хвастун.
Йокахайнен ухмыльнулся еще шире.
— Сейчас ты убедишься в обратном.
И нойда запел. Тихо, почти шепотом, четко выговаривая длинные шипящие слова. Калли уставился на него во все глаза. Он немного знал язык саами, но этот язык был другой, незнакомый. Вяйно встрепенулся. Это и вправду было наречие тунов, и песня была ему тоже известна.
— Смертельная колыбельная! — изумленно произнес он.
Монотонная, с переливами на двух нотах руна убаюкивала, связывала, замораживала. Всякое движение прекращалось, все звуки затихали. Йокахайнен уходил в пение, песня меняла окружающее пространство. Шум леса умолк. Чайки, кричавшие вдалеке над озером, куда-то подевались. Ручеек, журчавший у крыльца, бесшумно ушел в землю. Колода для рубки дров подернулась инеем, как белой плесенью. Колени у Калли подогнулись. Он протянул руку, чтобы ухватиться за плечо Вяйно, но не дотянулся и бессильно упал на траву. Земля под животом Калли вдруг начала остывать, пока не стала холодной, как снег. Калли хотел подняться, но руки и ноги его не слушались. Кровь в них текла еле-еле, и с каждым мгновением ее ток замедлялся. Даже испугаться толком не вышло — мыслями и чувствами вскоре овладело полное безразличие. Поток мыслей почти остановился, сменяясь холодной серой дремой без сновидений. Веки Калли смыкались сами собой. Последнее, что он увидел, — как над дверью в избу закрылся белый глаз Укко с черной щелью зрачка.
В сознание Калли вернул голос Вяйно:
— … учить людей похъёльским заклинаниям — противоестественно и бесполезно. Разве сам не знаешь, что туны — нежить, богами Маналы созданная для злой ворожбы? Зачем же пытаться им уподобиться, забывая о своей человеческой природе?
Калли с трудом разлепил веки. Холод ушел, во дворе всё стало как прежде. Смертельная колыбельная напоминала о себе только каплями растаявшего инея на траве, да ознобом, который начал бить Калли, как только он попытался пошевелиться. Рядом с крыльцом стояли Вяйно и нойда. На Вяйно чары явно никак не подействовали. Он бесцеремонно высказывал все, что думает о похъёльской ворожбе. Йокахайнен, бледный от злости, слушал, порываясь перебить его.
— Смертельная колыбельная — мощное боевое заклинание! Оно предназначено для того, чтобы губить целые армии. Я видел, как оно действует, один раз, лет шестьдесят назад, на озере Нево. Шестеро тунов пели его со своей ладьи почти полдня и заморозили словенский флот вместе с озером и людьми, а потом улетели, бросив свой корабль среди торосов. Поскольку я был тогда простым райденом-следопытом, мне удалось спасти меньше десятка людей. Я не позволил им уснуть и вывел по льду к обитаемым местам. А ты ведешь себя как мальчишка, дорвавшийся до отцовского меча…
— Если бы я запел в полную силу… — угрюмо начал Йокахайнен.
