Сергей РАТКЕВИЧ - Девять унций смерти
Вот так. И что теперь делать прикажете? Прямо хоть в канаву бросай. Время да силы потрачены — а толку? Поди еще продай таковой товар. Поди еще отыщи знатока, ценителя… Потому что продавать за гроши — обидно, а больше с ходу никто не даст. Искать надо человека.
Господину Жерому очень хотелось бросить скрипку в канаву и просто по-тихому смыться. Его воровские таланты в голос вопили об опасности. Обычный вор так бы и сделал, но человек, единожды давший ближнему грош и получивший с него два, просто не в состоянии отказаться от прибытка.
Котомка Якша со всем остальным припасом полетела в темный угол подворотни, скрипка перекочевала в потайную воровскую сумку, господин Жером стремительно шагнул в ночную темноту… и нам не очень интересно, куда он отправился потом. И пусть читатель не осудит нас за недостаточную любознательность, чрезмерное созерцание этого скучного во всех отношениях господина вызывает у нас реакции организма, не совместимые с понятием о благородных манерах.
Несчастный мерзавец не обладал духовным зрением, где ему было увидеть кривую ухмылку судьбы и стремительный прочерк, поставленный пером Господним против его имени в Книге Жизни.
Ангел поморщился и почесал крыло. Уж и горазд Создатель на лету перышки выщипывать! Тоже мне — гуся нашел!
Покупатель отыскался сразу. Невзрачный музыкантишка в потрепанной одежде — и кстати, тоже проездом! — едва завидев скрипку, вытаращил глаза и мигом выложил за нее сумму вдвое большую, чем господин Жером рассчитывал.
Это, конечно, не золото с каменьями, на которые он надеялся вначале, но хоть что-то…
И все тихо. Никто ничего не узнал и не узнает. В самом деле, ну кто заподозрит в вульгарной краже такого важного господина, как он? Такого всеми уважаемого, солидного…
Вот только почему так страшно-то? А как дом этого музыкантишки покинул — еще страшней стало. Странно, с чего бы это? Ведь теперь он совсем, совсем чист.
Когда тяжелая, словно замковый мост, рука внезапно опустилась на его плечо, он понял — почему. И понадеялся, что это, по крайности, — рука закона.
Ан нет.
За его спиной стоял Король Воров города Арселя собственной персоной, а воровская гильдия окружала его со всех сторон.
— Ты что ж это, любезный, у своих воруешь? — ласково поинтересовался тот, и у господина Жерома затряслись колени.
— Как… то есть… у своих?… — потея, задыхаясь от страха, проблеял он.
— А вот — в гильдию не платишь? Не платишь. Страшно сосчитать, сколько ты нам должен… Десятину с каждого дела, как у добрых людей заведено.
— Да я в первый раз только… раньше я никогда…
— В первый раз? С такими-то ухватками? Да ты, должно быть, самый ловкий вор в этом городе… а лучше меня в городе вора быть не должно! — с этим словами Король Воров внезапно выхватил тускло блеснувший в лунном свете нож и вонзил его в живот господина Жерома.
Тот взвыл, но не умер. Король Воров в последний миг перевернул руку, удар был нанесен рукоятью.
— Придешь домой, сядешь, успокоишься, вина выпьешь… а потом подсчитаешь свои долги и найдешь меня. Три дня тебе сроку… — Король Воров развернулся и шагнул в темноту. Свита последовала за своим монархом.
Отдать деньги? Отдать этим грабителям? Этим плутам? Этим проходимцам, на которых ни один уважающий себя человек дважды и не посмотрит?
Господин Жером не стал пить вино и расслабляться, вместо этого он собрал все самое ценное свое имущество и белым днем выехал из города.
«Это вам не по ночам честных людей грабить!»
Охрану нанял, как и положено. А что уезжает он, никого и не удивило, он ведь часто по делам ездил.
Что ж, днем его никто и не тронул. А ночью… и как он не разглядел, кого в охрану-то нанял? Видать, и впрямь удача совсем отвернулась…
— Безобразие какое, — пробурчал усталый заспанный ангел, натягивая ежовые рукавицы и подбирая отлетевшую душу. — И ведь каждый раз надеешься, что хоть в последний миг…
И решительно хлопнул грешную душу по вороватой руке, вознамерившейся было утащить у него еще одно перо по соседству с недавно утраченным.
— Ну нет уж, дорогой, что позволено Создателю, то… а впрочем, какой из тебя бык? Пустое ты место, клякса несчастная… сколько таланта пустил по ветру! Ничего, в аду угольки красть наладишься, вот только карманов тебе под них не выдадут, в руках таскать придется. Опять же и процентов никаких не нарастет, разве что волдыри на ладонях. Может, еще вторую сковородку себе под зад украдешь? С тебя станется, бедолага…
* * *
Бард взял краденую скрипку, скрипку своего старого приятеля, и заиграл. И она все ему рассказала.
— Найди его, — попросила она. — Он здесь. В этом городе. Глупый, дурацкий гном, будущий великий мастер.
— Вот еще, — усмехнулся бард. — Мой ученик сам меня найдет. Ведь это мой ученик.
Якш сидел в каком-то трактире, названия которого он не запомнил. Ел какую-то пищу, не чувствуя вкуса. Что-то пил, не ощущая опьянения. Мир вокруг него выцвел и казался бледной тенью себя самого.
Ничего больше не было.
Ничего.
Ее просто украли.
Украли.
Чужие, равнодушные руки схватили и унесли ее.
Якш никогда не думал, что она значит для него так много. Так чудовищно много. Он и вообще об этом не думал. Он целыми днями забывал о ней, не вспоминал, не разговаривал, просто таскал за собой в сумке. Ну и что, что он не умел на ней играть? Разве это мешало общаться? Теперь вот и не пообщаешься и играть не научишься. Потому что другую скрипку он себе покупать не станет. Просто не сможет. А этой у него больше не будет. Никогда не будет. Якш не умел ловить воров. Совсем не умел.
Одна надежда — вор продаст ее музыканту. Скрипачу. Никто другой Ведь скрипку и не купит, верно? А значит, она достанется музыканту. И может, ей будет не так уж и плохо. Может, даже хорошо, на ней хотя бы играть станут, а не просто в сумке таскать. А ему…
Вот и еще одна Петрия рухнула. А он все еще жив. Все еще дышит. Зачем? А ни за чем. Просто дышит. Так вышло.
Якш отпил еще один безвкусный глоток, и тут… потрясающая музыка внезапно коснулась его слуха! Якш тут же почувствовал, что пьет основательно прокисшее пиво.
А потом мир вернулся к нему полностью, вернулся, встал из своей бледной тени, засиял прежними яркими красками, потому что… потому что это была ОНА!
Скрипка.
Его скрипка.
На ней играли. Это было так.
Она была далеко… так далеко… она была — рядом. Она пела. Пела.
Это была она, несомненно, она. Да разве может быть еще одна такая?!
Якш встал и вышел на улицу, позабыв дать трактирщику по уху в качестве платы за отменно мерзкое пиво. Он шел на зов, остальное было неважно. Он не сомневался — играет не мерзкий похититель, а тот, кто приобрел скрипку. Вор нипочем не сможет так играть, а если сможет, значит, он и не вор вовсе.
