Ольга Денисова - Одинокий путник
Дверь распахнулась широко и уверенно, вокруг нее закружился морозный пар, и солнечный свет ударил Лешеку в лицо, освещая его с головы до ног. Он пел последние слова песни о Купальской ночи, о том, как на рассвете радужно «играет» солнце, и открывшаяся дверь стала достойным ее завершением. Лешек прикрылся от света ладонью, чтобы рассмотреть вошедших: на пороге замерли от удивления двое монахов, в одном из которых он без труда узнал брата Авду.
Песня, хоть и смолкла, все еще держала его парящим над землей, и зрители тоже восхищенно молчали, и даже не оглянулись на вошедших монахов. Брат Авда посторонился – лицо его оставалось равнодушным – и указал толпящимся сзади него дружникам на Лешека:
– Взять его.
Монахи не слышали песни, поэтому не замедлили исполнить приказ, и по одному, нагибаясь, пошли внутрь, как вдруг воины князя медленно, с достоинством поднялись с мест и преградили им дорогу. Лешек шагнул назад, к стене, растерявшись, и хозяин, взяв его за руку, притянул к себе, в угол, словно защищая.
Брат Авда, заметив задержку, шагнул в избу сам, захлопнул дверь и подслеповато осмотрелся – после яркого зимнего дня полумрак казался непроглядным.
– В чем дело, Путята? Или князь не сказал тебе, кого мы ловим? – Авда прищурился и откинул голову назад, сверху вниз глядя на старшего из воинов, вышедшего вперед.
– Сказал. Он сказал, что ловить надо злодея и вора, но я покуда не видел здесь воров и злодеев, – Путята презрительно усмехнулся.
– Разве ты не знаешь, во что он был одет? Тебе не сообщили его приметы?
– Сообщили, – спокойно кивнул Путята.
– Я не понимаю тебя и твоих людей. Освободите дорогу.
– С каких пор ты отдаешь мне приказы?
Авда снова откинул голову, и верхняя губа его приподнялась, обнажая зубы – в полумраке лицо его стало похожим на череп.
– Ты хочешь войны, Путята? – тихо и грозно спросил монах.
– Я не боюсь войны, – уверенно ответил воин, и Лешек увидел, что они держаться за рукояти мечей, и пальцы у обоих побелели от напряжения. Он вдруг припомнил их с Лыткой давнюю вылазку в Ближний скит, и разговор о Дамиане – исток создания дружины монастыря. Кто они, Авда и Путята? Враги? Соперники? Товарищи? Как легко Дамиан договорился с князем о поимке вора, как легко объединяются они против общего врага, и как легко расколоть их союз.
– Нам не стоит ссориться из-за такой малости, – голос Авды вовсе не располагал к примирению, напротив, монах прошипел это сквозь зубы и меч его пополз из ножен, показывая серо-коричневое лезвие.
– Действительно, – согласился Путята и шорох стали о ножны услышали все вокруг. Внучки хозяина прижались к стенам, испуганно глядя на мужчин, а внуки выстроились в один ряд с воинами и сомкнули плечи.
Тишину нарушало только тяжелое дыхание соперников, смотрящих друг другу в глаза, воздух, как перед грозой, стал тяжелым и вязким, и одной искры хватило бы, чтобы между ними полыхнуло пламя.
– Не стой у меня на дороге, Путята, это плохо кончится, – покачал головой Авда.
– Для кого-то – плохо, – ухмыльнулся воин.
Драка началась в один миг, и Путята был первым, кто выхватил меч. Хозяин в испуге присел на пол, увлекая Лешека за собой. Места в избе не хватало, мечи и топоры бились в стены и потолок, выхватывая их них щепки, словно брызги. Монахи сражались молча, люди же князя, напротив, подбадривали себя воинственными возгласами, и вскоре мечи звенеть перестали – враги сошлись слишком тесно, и в ход пошли ножи, более подходящие для рукопашной схватки.
Лешек ничего не мог разобрать в переплетении дерущихся тел, он видел кровь, и слышал стоны, и глухие удары, и шипение столкнувшихся лезвий, и звон падающего на пол оружия. Дверь распахнулась – на помощь людям князя спешили их товарищи, бросая коней у входа, не привязывая. Солнце ослепило Лешека, он прикрылся ладонью – монахам не суждено было выйти из этого боя победителями.
Их скрутили, разоружили и связали, затолкав в спальную комнату и уложив на гнилую солому. Кто-то из них оказался раненым, и громко стонал, поминая бога срывающимся голосом.
Путята, зажимая рукой кровавую рану на плече, подошел к хозяину.
– Иди, перевяжи его. И вообще, посмотри, нет ли тяжелораненых, – сказал он устало. От его удали не осталось и следа, а лицо было бледным и задумчивым – похоже, он жалел о том, что затеял этот бой.
Хозяин кивнул и тяжело поднял на ноги свое массивное тело, виновато оглядываясь на Лешека.
– Значит, вор и злодей? – спросил воин, глядя на Лешека с высоты своего роста, – поедешь с нами. Князь разберется сам, что с тобой делать. Эй, свяжите ему руки! Говорят, он хитер, как лис.
Лешек нервно хмыкнул – приятно слышать от Дамиана столь лестный отзыв. Двое воинов подошли к нему и подняли на ноги, заворачивая его руки за спину. Он не сопротивлялся – это не имело смысла, и хотел было попросить отпустить его, но, взглянув на хмурые лица, отказался от этой мысли. Колдун говорил, что просить надо только тогда, когда ты уверен, что твоя просьба будет исполнена.
– Смотри, Путята! – позвал воин, держащий Лешека за руки, – его сегодня кто-то уже вязал!
Он осмотрел Лешека внимательней.
– И собаками его, похоже, травили… – пробормотал второй, глядя ему на ноги, – может, и вправду вор?
– Тогда вяжи его крепче, – посоветовал Путята, – раз он от собак ушел, и веревка его не удержала.
Веревка снова впилась в запястья, и Лешек скривился.
– Руки-то тонкие какие… – то ли с жалостью, то ли с сожалением сказал тот, что наматывал на них веревку, – и вязать как-то неловко…
– Вяжи, давай. Златояр разберется, – прикрикнул Путята.
– Чего ты украл-то? – спросил второй.
– Я не вор, – сквозь зубы ответил Лешек.
Его вывели на двор, накинув полушубок на плечи, и усадили на коня позади седла, а чтобы он не упал, воин, который его вез, привязал его к себе веревкой.
До княжеского двора ехать было недолго – версты три, и всю дорогу Лешек, подпрыгивая на крупе резвого жеребца, думал о встрече с князем. Он давно хотел взглянуть тому в глаза, а юношей мечтал о кровавой мести за отца и деда, но с годами желание мстить притупилось, осталась только горечь и жгучая бессильная ненависть, заставляющая скрежетать зубами.
Однако князь не поспешил ему навстречу – во дворе, огороженном высоким частоколом, со множеством высоких построек, его втолкнули в маленькую клеть, пристроенную позади длинного приземистого сруба, с земляной кровлей, наподобие варяжских домов, которые Лешек видел в Ладоге. В клети было холодно, разве только не морозно, и довольно светло – низкие длинные окна выходили на три стороны, и в них задувал зимний ветер. Вдоль боковой стены шла узкая лавка, и Лешек присел на ее край, придвинувшись к задней стенке, прилегающей к срубу – она оказалась теплей остальных. Ему ничего не сказали, он слышал только, как дверь заперли на тяжелый скрипучий засов.
