Ника Созонова - Nevermore, или Мета-драматургия
Говорить на тему Атума им не особо хотелось. Что и понятно. А жаль. После незабываемой встречи в больничной палате я еще сильнее возжаждала если не приятельствовать, то хотя бы общаться изредка с этой уникальной, невообразимой личностью. И как такое чудо могло взрасти на уныло-болотистой питерской почве?
И как можно предпочесть его кому-то другому?…
Едва приехав, Айви перекрасила волосы. Избавившись от зеленого оттенка, она поступила мудро — перестав напоминать пьяную петеушницу. Теперь она стала светло-платиновой. Серебристо-белой. В сочетании с махровой белой тушью на ресницах, придававшей круглым глазам вид двух ромашек с голубенькой сердцевиной, смотрелось, надо признать, стильно. Во всяком случае, Бэту не пришлось долго просить меня запечатлеть их пару. Получился эффектный контраст черного и белого: Бэт со своей русалочьей гривой цвета безлунной ночи и карими глазами и Айви, светло-голубоглазая, серебристая, в снежно-белой (моими усилиями) рубашенке. Демон и ангел. Но, разумеется, внешнее впечатление не отражало сути: разве могут ангелы увлекаться плетками и опасными лезвиями? И разве демоны плачут?..
Никогда прежде не доводилось мне видеть счастливых людей в таком количестве. Их было двое. Но они заполняли собой весь мир.
Их счастье не имело ничего общего с тем безоблачным, ровно-сытым состоянием, которое обозначают этим словом мещане. Оно было не голубым и не розовым — сияюще-черным, ласково-кромешным.
На второй вечер, вернувшись домой с прогулки по Старопетергофскому кладбищу, я увидела на круглом личике Айви глубокую царапину через всю правую щеку. Она была замазана йодом и придавала ей вид клоуна на детском утреннике. Мне объяснили, что девочка собиралась сделать свою улыбку более широкой и выразительной — с помощью опасной бритвы. Что подвигло ее на это, абсент или мартини, я уточнять не стала. Наверное, абсент.
А через день боевую рану получил уже Бэт — его украшала ссадина на виске. В него запустили первым попавшимся под руку предметом — попасться не повезло англо-русскому словарю. Такими методами Айви отучала его произносить имя Атума — в любом контексте, с любой интонацией, даже с насмешливой, не говоря уже о восхищенной. Я позавидовала в n-ый раз — ее решительности и умению ничем не сдерживать свои порывы.
Еще ему запрещалось произносить имя Алины Витухновской — тоже было чревато увечьями. Их совместное фото, которое Бэт вывесил на нашем сайте, подверглось уничижительной критике.
Но и Бэту пришлось поревновать. Правда, к мертвому, но от этого его муки не стали слабее. На второй день после приезда Айви ему вздумалось почитать 'живой журнал' Окса — этот старожил 'Nevermore' исполнил свое намерение в апреле, до прихода Бэта на сайт. Кажется, он был неизлечимо болен (СПИД или гепатит, не суть важно), кружил головы всем романтическим девицам и был глашатаем красивой гедонической смерти.
Бэт обнаружил в его 'жж' множество комментов Айви, нежных и кокетливых, исходящих недвусмысленным желанием познакомиться поближе. (Говоря по правде, в этом она не была одинока.) А под последней, прощальной записью ('Этого мира не существует, как нет и этого дневника и того, кто в нем пишет. Поймет ли кто иронию?') самым первым стоял ее отклик: 'Ты улыбаешься? Счастья тебе…'
Выяснение отношений прошло без меня — но послегрозовая атмосфера зависла в квартире надолго.
Вещи тоже страдали, не только люди. Светлые обои оказались исписанными вдоль и поперек: влюбленные, как на грех — оба поэты, в передышках между занятиями любовью и членовредительством сочиняли стихи, каждый по строчке. Гекзаметры, хокку, сонеты и танки. При виде этого зрелища я мужественно устояла на ногах, но все-таки выразила протест: квартирная хозяйка, как никак, погладит по шерстке меня, а не их. На это Бэт, расщедрившись, заявил, что все оставшиеся деньги Инока я могу забрать на ремонт хаты. Правда, он добавил:
— Но ты совершишь большую и непоправимую глупость. Советую оставить все как есть. Для потомства.
Задвижка на двери ванной в один из вечеров оказалась выдранной с мясом. Меня угораздило придти в тот момент, когда вокруг этого события кипел яростный диалог:
— А какого хрена ты ушла в ванную? И заперлась там?!..
— Я всегда вечерами лежу в ванной с книжкой. Слабость у меня такая. Имею я право уединиться хоть на полчаса?!
— Не имеешь! Мне стало нечеловечески одиноко. Ты же знаешь, я не могу без тебя даже пяти минут…
Продолжали они, уже вцепившись друг в друга. Как смертельные враги, глаза в глаза. Давно замечено, и не мною, что любовь частенько смахивает на смертельную вражду. А оргазм — на муку.
— Больной… сумасшедший… скорей бы тебя вылечили электрошоком…
— Ты хочешь, чтобы меня вылечили от любви к тебе?
— Нет!..
Диалоги такого же или чуть меньшего накала звучали и за ужином, который я, вернувшись с работы или прогулки, разделяла с ними. Порой они напрочь не замечали меня — творили и говорили такое, что я ощущала себя мухой на занавеске и едва сдерживалась, чтобы не бежать прочь, не дожидаясь уговоренных часов. (Что именно сдерживало? Сие для меня загадка.)
Бывало и наоборот. Перебродившая в них любовь перехлестывала через край, и меня обдавало ее брызгами: Бэт принимался наделять мою персону безудержными комплиментами, справлялся о здоровье и настроении, моем и Модика с Лилит (крысок в целях безопасности я временно переселила к родным). Айви усиленно приглашала в Москву, дарила фенечки, амулеты и книжки.
Даже обычные его шуточки теряли в значительной мере градус язвительности:
— Зачем тебе самоубиваться, Астарта? Лучше сходи-ка замуж, раза три, от каждого мужа заимей по три ребенка и назови их именами девяти бесов. А?.. Неплохой перфоманс получится.
— Знаешь, почему я не отправляю в ответ на поток твоих оскорблений этот бокал в область твоей физиономии?..
— Знаю. Мы в ответе за тех, кого не сумели вовремя послать.
О сайте 'У Бафомета' речь ни разу не заходила. А когда я пробовала ненавязчиво поднять эту тему, ни Бэт, ни его возлюбленная ее не поддерживали. Мне было обидно, говоря по правде: хотелось поделиться новыми стихами и отрывками из прозы, которые я прилежно нарыла, пополняя библиотеку. В 'картинной галерее' тоже появилось немало темного и инфернального — недаром в последнее время я стала завсегдатаем художественных выставок (на которые прежде заманить меня было проблемой).
Впрочем, ко мне и раньше наведывалось подозрение, что Бэт, по сути, никакой не сатанист. Левый Путь, столь много для меня значащий, для него лишь очередная игрушка скучающего ума, недолгая пища для вечноголодного воображения.
