Ольга Болдырева - Без души
Могу поспорить, что он улыбнулся.
— Пока Видящий князь не подтвердит, что вы способны убить мастера, я не вправе назвать вас лордом — спасителем.
Чувство падения начало постепенно сходить на "нет".
— Я не хочу никого убивать, даже если этот кто‑то плохой человек.
— Мастер не человек — он преемник безумной госпожи. Рано или поздно вам придётся убить. И будет уже неважно, плохой он или хороший.
— Или убьют меня?
— Нет. Сами себя убьёте, из‑за чувства вины, что пока вы боролись с сомнениями, остальные погибли. Мы пришли, посланник. Вас проводят к князю.
Туман отступил, и я собрался посмотреть на странного проводника, который решил сказать такое…
Чувство вины? Убить себя?
Повернулся, но за спиной никого не было, только рассеивался жидкий туман — тропа снова закрылась. Я стоял посреди холла светлого здания. Могло показаться, что оно было создано из огромного драгоценного камня, который легко светился. А может, действительно из камня? Стены с тонкими красными прожилками, под ногами тот же камень, впереди вырезанная немного несимметричная лестница и никаких украшений. Здание без того выглядело гармонично. Я с трудом оторвался от разглядывания стен, заметив, что в холле нахожусь уже не один.
По лестнице спускался ещё один "эльф". От первых двух он отличался разве что платиновым цветом волос, которые схватывал простой обруч и тем, что вместо туники и штанов на нем был белый бесформенный балахон. Кроме того, мужчина шел босиком.
— Я рад приветствовать посланника. Прошу вас разуться, после чего проследовать за мной в приёмный покой.
Под внимательным взглядом мужчину я стянул себя грязные, порядком потрёпанные кроссовки, после чего смутился и снял носки, глубже запихнув их в обувку. Камень под ногами оказался тёплым и неожиданно мягким. Я потоптался на месте, привыкая к странным ощущениям. Потом мужчина кивнул на мой ранец и сказал, что вещи всего лишь перенесут в выделенную мне комнату и волноваться не стоит.
— Пойдёмте, посланник.
Сейчас:
Да… то время, что я провёл в старшем княжестве, наверное, можно смело отнести к самым счастливым дням моей прошлой жизни. После того, как князь подтвердил, что я и есть долгожданный спаситель, всё стало как‑то светлее и лучше — по крайней мере, на несколько месяцев. Тогда казалось, что долг испарился до лучших времён и страх тоже исчез. Впервые мне было не в тягость учиться. По вечерам Шарисс рассказывал удивительные легенды и сказки, а я слушал, раскрыв рот, как маленький ребёнок. И именно там я заработал странную привычку ходить босиком.
Действительно помню…
Даже странно.
Неожиданно найти среди осколков и бесполезного мусора один светлый день, когда я ещё верил, что всё обязательно будет хорошо.
— Как интересно. Оказывается, достаточно вспомнить крошечный момент прошлой жизни, который был светлым и ты уже готов отступить? — Бездну видимо очень забавляло всё происходящее.
— Отступить? Нет, отступать мне не куда, но вот корректировать планы…
— Смешно. Как же любопытно за тобой наблюдать. Ты так и не вырос, даже не поумнел. По — прежнему, как наивный мальчишка из прошлой жизни бежишь туда, куда поманят, думая, что решаешь всё сам. Если неожиданно вспомнишь ваши посиделки у костра и признания в вечной дружбе — простишь предателей? Память — штука хитрая, может остановить руку с кинжалом за миг до удара. Только вот нужно ли это тебе?
— Не остановит. Одно дело вспомнить, другое дело почувствовать. Конечно, в моей жизни хватало замечательных моментов, что дома, что здесь. Глупо это отрицать. Только вот плохого оказалось настолько больше, и чаша весов однозначно склонилась в эту сторону. Я не передумаю и не остановлюсь, и корректировки это совсем не то, о чем ты подумала.
— И снова ты за старое: "почувствовать". Бедненький спаситель лишился души и страдает. Ты жалок, Серег. Я уже говорила это тебе? Ты становишься лицемером. Говоришь одно, делаешь другое, думаешь при этом третье.
— У меня есть время это исправить. И да, я давно собирался предложить перестать вести разговоры. Не желательно, чтобы Девеан это почувствовал. На Земле он присматривал за мной не так внимательно, как сейчас. Он ждёт ошибки. Договорились?
— Ошибаешься, вот времени у тебя и нет. Впрочем, договорились. Я не стану больше ничего говорить. Ты поймёшь всё сам, что я хочу сказать, или куда тебя направить. Раз уж не хочешь прислушиваться. И если память для тебя так важна, что каждый осколок заставляет задумываться над "корректировками", — тут Бездна усмехнулась, — вспомни и это… в прошлый раз ты чуть — чуть забыл досмотреть.
Когда‑то:
Как же больно.
Сознание выхватывает происходящее урывками, то погружаясь в тёмные воды беспамятства, то выталкивая меня в реальность. В голове шумит от магических импульсов. Иногда я ненавижу одну из немногих своих особенностей — сопротивление чужому воздействию. Эрик слишком силён, он рывком преодолевает тонкие барьеры и всё равно подчиняет моё сознание.
Подчиняет меня.
И от этого только больнее.
Мастер наклоняется надо мной, вглядываясь в перекошенное болью и страхом лицо. Уголки его губ слегка опушены, лоб перечеркивает тонкая морщина недовольства, а брови смешно, по — детски нахмуренны.
— Это неинтересно, — вздыхает он.
Влажной тряпкой стирает с подбородка уже засохшую кровь — я очень сильно прикусил губу, а то бы зубы сломал, пытаясь сжать их еще сильнее.
— Нет, совсем не интересно, — повторяет мастер, печально кивая своим мыслям, — ты даже не закричал, Сергей. Не понимаю. Зачем сдерживаться? Ну, подумаешь, покажешь свою слабость — ты и так слаб, спаситель. Гордо терпишь, взглядом меня прожигаешь, словно ещё пытаешься сопротивляться. Глупо… ты не можешь быть сильнее меня. Не уступишь?
Качаю головой. Сам не знаю, почему — помню, в детстве на даче с велосипеда упаду, так что коленки в кровь, полдня потом реву, раздражая бабушку и Лёшу. А здесь терплю, через себя переступаю. Действительно, зачем? И так всего сломали, а это словно какой‑то последний порог, словно, если сейчас не закричу — останется надежда всё исправить.
Эрик опять вздыхает.
— Вот упрямец.
Он дотрагивается своей ледяной рукой до меня. Рефлекторно дергаюсь, вжимаюсь спиной в матрас, будто бы надеюсь, что подо мной разверзнется Бездна, куда я рухну. Лучше уж так, чем снова чувствовать прикосновения мастера. Они обжигают. Под его пальцами разливается успокаивающее тепло, разбегающееся по венам спасительным обезболивающим. Внутри что‑то тянет и трещит, словно повреждения, нанесенные Эриком, быстро и неправильно срастаются для следующего действия. Он может повторять это снова и снова, не зная усталости, надеясь вырвать у меня крик. Даже не хочу смотреть, как теперь выглядит мое тело. Как я вообще выгляжу. Наверное, если меня все‑таки спасут, я больше не смогу смотреть в зеркала… слишком мерзко. После всего, что со мной сделали не факт, что я вообще что‑либо смогу.
