Людмила Астахова - Бог из машины
И вот все предостережения сестрицы оправдались полностью. Свободолюбивый и непредсказуемый повстанец и борец за независимость шурианского народа улучил момент и попытался рвануть на волю. И, разумеется, более неподходящего момента Шэйз Тиглат улучить попросту не мог.
«Ну и ползи к Маар-Кейл в зубы!» – обнаружив пропажу шуриа, Удэйн даже возрадовался на мгновение. Малодушие, конечно, недостойное истинного ролфи… но как же приятно! Как дышать сразу легко стало! Все-таки для предписанного «возлюбления» шурий ир-Апэйну за глаза хватало и леди Янамари: во-первых, с нею он уже давно знаком, а во-вторых, Джойана Алэйа, конечно, гадюка та еще, но ведь дама, притом весьма симпатичная. Нет, видит Локка: два шуриа – это уже многовато для Удэйновых нервов. Так что, разглядев, как скользкий гад Тиглат прытко устремился в самую гущу возбужденного и скандирующего антиролфийские лозунги местного населения, Удэйн вздохнул с облегчением. Главное – тетрадь при нем, а Тиглат… будем надеяться, что потерю Тиглата сестрица Грэйн все-таки простит!
Но не успел ролфи развернуться на каблуках и сделать десяток шагов в сторону, прямо противоположную направлению бега милейшего Шэйза, как в спину ему ударил отчаянный вопль: «Удэйн! Спаси!»
Бесконечное мгновение бывший тив Удаз расширенными от ужаса глазами смотрел, как мчится к нему непримиримый боец с ролфийской оккупацией, вереща на весь Ициар, а потом здоровые инстинкты взяли свое. Придерживая за пазухой бесценный манускрипт, ролфийский шпион во всю прыть припустил вниз по улице, затылком чувствуя запаленное дыхание шуриа в паре шагов позади. Тиглат оказался воистину прыток, от Удэйна не отставал, и оторваться от него у ролфи не получалось. Тут хочешь – не хочешь, а спасать, точнее, спасаться, все равно придется. И Грэйн наверняка не одобрит попытку бросить ценного пленника.
– Кровь Морайг! – злобно всхлипнул Удэйн и, слегка притормозив, ухватил Шэйза за рукав: – Туда! В проулок!
Уж что-что, а уходить от погони по городским переулкам, дворам и трущобам Апэйн научился еще в Индаре. Тут самое главное – не забежать в тупик, а так, проходными дворами-то, глядишь и…
– Тут стена! – взвизгнул повстанец. Все-таки как боец он кой-чего стоил разве что на теоретическом поле боя, где Софистика сходится в беспощадной схватке с Логикой, а побеждает, как всегда… – Стена тут!!! – не дождавшись ответа, Тиглат отчаянно затеребил Удэйна за полу сюртука. – Тупик!
– Вижу! – огрызнулся тот.
Крики за спиной, естественно, приближались. А перед носом у беглецов и впрямь две глухие кирпичные стены сходились углом, и выходом из узкого дворика, ставшего мышеловкой, служила только арка, в которую они сдуру забежали. Подохнуть, как загнанная в угол крыса в унылом колодце ициарского двора… и все из-за какого-то шуриа?! Удэйн аж рычанием захлебнулся от злости – самым настоящим рычанием, ролфийским. И, выставив перед собой скейн-даг, жалостно-смешной и маленький против вооруженной кольями и дубинками толпы рассвирепевших ициарцев, задвинул Тиглата к стенке, себе за спину. И приготовился умереть, как подобает настоящему ролфи – с оружием в руках. Даже глаза на мгновение прикрыл, чтобы в последний раз увидеть отпечатанные на внутренней поверхности век отблески золотых крыльев Ее, Неистовой…
Но не пришлось Удэйну ир-Апэйну шагнуть в ряды дружины Оддэйна с гранитной брусчатки идберранского дворика. И Тиглату, кстати, тоже. Потому что пока ролфи готовился к последнему бою и пытался выцарапать из памяти хоть пару строк из какой-нибудь саги, шуриа метался вдоль стен в поисках выхода. И ведь нашел, террорист ползучий!
Удэйн недовольно поморщился, грубо выдернутый за рукав из предсмертной медитации.
– Чего тебе еще? – рыкнул он.
– Удэйн! Глянь-ка, что это за колодец?
Ролфи глянул. Ну, разумеется, что может отыскать такое гадючье отродье, как Тиглат? Только змеиную нору! Или, что точнее, – крысиную.
– Похоже на канализационный колодец… – Апэйн прищурился и глянул в сторону арки. Погоня замешкалась, видимо, обшаривая все закоулки дворов, через которые ролфи и шуриа пробежали, петляя, словно зайцы. И бывший тив решился. Лучше быть в помоях с ног до головы, но живым, чем подохнуть бок о бок с этим шуриа!
– Помоги! – он пихнул Тиглата локтем. – Надо снять люк.
Больше мешая друг другу, чем помогая, пыхтящие беглецы подняли и отодвинули в сторону бронзовую крышку колодца. Из проема шибануло таким ароматом, что Удэйн впервые пожалел, что ко всем признакам ролфийскости прилагался еще и тонкий ролфийский нюх. Однако в вонючую темноту спустился без колебаний и весьма резво, тем более что шуриа уже успел стать, так сказать, первопроходцем. Закрыть за собою «дверь» неожиданного убежища ролфи, конечно, не удалось, но Удэйн и не думал, что жаждущая их крови толпа окажется столь уперта, что сунется за ними в городскую клоаку. Наверняка ициарские обыватели удовлетворятся утоплением ролфийских шпионов в нечистотах… тем более что упомянутые шпионы и впрямь вполне могут утонуть по-настоящему!
В канализационной трубе, куда с громким плеском спрыгнул Удэйн, м-м-м… содержимого оказалось примерно по колено. Разумеется, там было еще и темно. Холодная вонючая субстанция, журча, текла куда-то; рядом слышалось плюханье – это топтался неподалеку Тиглат.
– Ну, вот что, – зажав нос, гнусаво изрек Апэйн. – Ты у нас змеиной породы, значит, должен быть специалистом по подземельям. Вот тебе нас и выводить!
Повстанец шмыгнул носом, но спорить и огрызаться на ролфийские подначки не стал.
– Я считаю, что нам – туда, – буркнул Шэйз Тиглат и подал руку Удэйну. – Пойдем.
Поддерживая друг друга, они пошлепали вперед, иногда останавливаясь, чтоб ощупывать стены. И прошло наверняка не меньше часа, прежде чем вдали забрезжило нечто, напоминающее свет.
Алезандез Лойх
– Ах, ты ж моя прелесть! Ах, ты ж моя маленькая девочка! Скучала по мне? Скучала, конечно, скучала. А папочка был занят, папочку отвлек недопотрошенный шуриа. Но не переживай, милая моя, он нас больше не потревожит. Обещаю тебе, красавица моя.
Тив Алезандез любил животных, которые во много раз лучше людей во всех отношениях. Во-первых, они никогда не лгут, не предают и не болтают всякую чушь. Они умеют хранить тайны, всегда уважают тех, кто их кормит. Ценные качества, согласитесь?
Но особо эсмонд выделял бессловесных тварей, дающих молоко. И пьющих его. Потому в любимицах у него ходили коза и кошка. Обе белоснежной масти, обе холеные и упитанные. Прекрасные собеседницы – молчаливые и заранее согласные с любыми доводами.
И плевать, что одежда покроется белыми волосками и попахивать будет от тива не слишком приятно. На что тогда существует камердинер?
